Это было так в его духе — сбежать куда-нибудь на новое место.

Таким он был. Место могло ему просто надоесть, и тогда он уходил на другое.

Пойди найди брата.

Почему я должна его искать? Сам придет домой, когда захочет есть, ведь Эней всегда-всегда приходил жутко голодным.

Я хотела бросить поиски.

Но пошла вдоль берега, глядя через реку на графство Керри.

— Теперь у меня есть все время на свете, — крикнула я через реку и посмотрела на то, как спускаются мои глазные мушки и рыболовные крючки.

Где-то вдалеке слышался шум трактора, но терялся в других звуках, и было понятно, что машины приезжали и уезжали и что все обычное и повседневное продолжалось так, как мир продолжается вокруг вас, и в эти-то моменты вы — неподвижная точка в центре.

И тогда я увидела Гека.

Сияя белым отблеском, он сидел на самом краю берега на дальнем конце Порога Рыболова.

— Гек! Ко мне, мальчик! Гек!

Но он не двинулся. Ничего удивительного. Гек был собакой Энея и просто ждал его там, выпрямившись и глядя в реку, но что-то в том, как он сидел, обеспокоило меня. Несколько секунд я не двигалась. Не побежала. Просто стояла на месте и чувствовала этот уход, это разобщение. Воздух покоробился. Момент не исправить. Мое сердце билось в моем горле. Что-то дотянулось до сердца, схватило его и теперь вынимало из моего рта. Кажется, я закричала. Но крик поглотила река. И я побежала, и время начало двигаться слишком быстро, заметалось так, что скоро потерпело крушение, и его части разбились и не собрались, как надо, и вот я сижу на корточках возле Гека и говорю «Где он? Где Эней? Найди Энея, хороший мальчик!», и Гек лает на реку и смотрит на воронку в реке, и вода в ней крутится быстрее секундной стрелки, и в середине воронки дыра, и я бегу назад через луг, не в силах объяснить, почему я не на тропинке, разве что потому, что уже ничто не имеет смысла, и я бегу, поднимая облака золотистой пыли, и я задыхаюсь, и я кричу «На помощь! На помощь!», хотя знаю, что никто здесь не поможет, и вот я уже задыхаюсь в кухне, и Папа только что вернулся домой, и из крана капает — Кап! — и я только и могу повторять «Он вошел в реку, я знаю, он вошел в реку», и вот уже папа ныряет в реку, и вот уже здесь весь округ, и вот уже здесь Полиция, и машина «Скорой помощи», и Отец Типп, и летний вечер, безнадежно и ужасно прекрасный, и сотня мужчин, несущих шесты и палки, чтобы шарить ими в тростниках, двигаясь вдоль берега в наступающей темноте, и все вернутся сюда на следующий день на восходе солнца, именно сюда, на то самое место, где несколько лет назад мой Папа впервые стоял, и где ощутил знак, и где теперь провел ночь, призывая «Эней! Эней!» с ужасным хриплым несчастьем в голосе, моля Бога «Пожалуйста, Пожалуйста, O, Пожалуйста», и пришли ныряльщики, и солнце ушло, и Гека было невозможно сдвинуть с места, и начался дождь, неистовый и беспощадный.

Вот место, где земля оказалась мягкой и ноги Энея скользнули вниз.

Вот всасывающая воронка с коричневой дырой в середине, где река закручивается и глотает саму себя.

Вот удилище Энея, найденное в тростниках.

Вот правая кроссовка Энея, найденная на том берегу три дня спустя.

На том берегу, откуда мой сияющий, радостный и великолепный брат ушел навсегда.

— Нет никакого Царствия Небесного. Как может оно быть? Подумай об этом. Начать с того, что если бы все хорошие люди, когда-либо жившие на земле, уже оказались там, насколько большим оно должно было бы быть? Во-вторых, какой там был бы социальный кошмар. Было бы похоже на то, как если бы все хорошие персонажи из всех книг в величайшей библиотеке мира покинули свои книги, вышли из своих повествований, и им было велено просто перемешаться. Энн Арчер[641] и Джим Хокинс, Ишмаэль[642] и Эмма Вудхаус[643]. Насколько безумно это было бы? Доротея, познакомься с мистером Дедалом. Ну что они могли бы сказать друг другу? Все это было бы мучительно.

Винсент Каннингем молча сидел, глядя вниз. Его мать умерла, когда ему было восемь лет, месяцев за шесть до того, как он в первый раз сделал мне предложение. Как и «The Monkees»[644], он Верующий[645]. Его Царствие Небесное в Стандартной Версии, которую мы изучали в школе, практически вытатуировано на его душе. Для Винсента оно — крылья и ангелы, несметное множество арф, которые лично я не могу выносить, и белые ватные облака — из них никогда не льется дождь, но они дают вам возможность откинуться назад, как в шезлонге, так что вы можете задрать ноги и смотреть, как святые торжественным маршем проходят мимо вас.

— Извини, но нет никакого Царствия Небесного, — прошептала я.

Мне не хотелось, чтобы Мама внизу услышала меня. Я смутно думаю, что Царствие Небесное поддерживает ее, и хотя она не желает вдаваться в детали и вообще слишком занята тем, что старается просто держать нас на плаву в мире сем, Мама уверена, что впереди у нее Царствие Небесное, — точно так же мы уверены, что впереди нас ждет Лабашида, когда в речном тумане едем по дороге и почти ничего не видим.

Винсент Каннингем ничего не ответил.

— Хорошо, допустим, есть. Скажи мне тогда, кто в Царствии Небесном готовит еду?

Он поднял на меня глаза цвета лесного ореха.

— Нету там никакой еды. Нет чувства голода.

— А пить хочется?

— Нет.

— Это никак не утешает. А что-нибудь вроде телевизора?

— Рути.

— Получается, Царствие Небесное есть Самый Скучный Божий Замысел? Так вот поэтому Он держит его за пределами видимости?

— Там не скучно.

— Тогда чем там занимаются?

— Там ничего не надо делать. Там все просто счастливы.

— Ну, я тебя там не встречу. Я туда не пойду. Спасибо.

— Ты не можешь сказать «нет» Царствию Небесному.

— Только что сказала.

Винсенту потребовалось немного помолчать.

— РЛС верил в Царствие Небесное, — сказал он. — Ты сама говорила.

— Он так сказал о Вайлиме[646] на Самоа.