Я лениво брела по дороге. Сорвала лютик и потерла его желтоватым сердцем по клетчатому фартуку, который я всегда-всегда ненавидела, и немного покраснела от острого ощущения безнаказанности, ведь на фартуке появилось пятно, и от предвкушения того момента, когда зашвырну школьную форму в угол. В тот день была моя самая медленная прогулка домой. Когда я приблизилась к черному ходу, Мама вышла мне навстречу и обняла меня:

— Ну, молодец. Вот и все.

Она обнимала меня дольше, чем мой новый статус будет позволять в будущем, но в тот момент я не сопротивлялась. Моя голова была рядом с ее головой, и вокруг меня разливался теплый, глубокий запах, запах хлеба и многих других вещей, которые содержатся в слове Мама. Наверное, я понимала — это объятие я запомню навсегда.

— Я так горжусь тобой. — Мама знала про мои сражения и знала также, что не может сражаться вместе со мной. Ее глаза были такими зелеными. — У тебя каникулы!

— Знаю. Даже не верится.

— Целое лето.

— Да! Да! Да!

— Хочешь переодеться или сначала поешь?

— Переодеться. Определенно.

Бабушка спала в своем кресле. Я отправилась наверх и сняла форму. Потом открыла окно в крыше, и поскольку мы с Энеем обещали, что именно это и сделаем в наш последний день, вышвырнула джемпер, блузку и фартук из окна. И они вот так запросто исчезли. С внезапной легкостью я вскочила на кровать и начала прыгать, взлетая с ощущением немыслимого счастья в груди и поднимая руки к лицу, чтобы сдерживать хихиканье.

Затем надела серые джинсы и желтую футболку с надписью «Always»[639]. Меня ждало такое длинное лето, что я не знала, с чего начать. Все, о чем я думала в мае, в апреле, в марте, в июне, теперь толкалось у стартовых ворот[640]. Как я могла начать? Как одна минута могла быть Адом, а следующая Праздником? Я легла на кровать и открыла книгу. Для чтения у меня теперь было все время на свете. И потому, что я знала — времени предостаточно, не стала читать. А спустилась вниз.

— Хочешь что-нибудь сейчас или подождешь ужина?

— Подожду ужина.

Через черный ход вошла Пегги Муни.

— Мэри, Рут. Сегодня начались Каникулы. — Она и в лучшие времена была нервной и потому обнимала себя обеими руками, словно боялась, что некоторые ее части могут улететь. — А вот завтра у Шейлы праздник, и мне было бы интересно узнать, Мэри, смогу ли я получить от тебя несколько цветков для алтаря.

— Это же свадьба, — сказала Мама. — Конечно, сможешь, Пегги.

Мама вытерла руки, проведя ими вниз по переднику.

— O, спасибо. Большое спасибо, Мэри.

— Не говори глупостей. Тут и спрашивать нечего. Пойдем.

Время одного дня совсем не такое, как время другого. Время изобрели, чтобы так казалось, но мы-то знаем, что это не так. События убыстряются и замедляются всегда. В тот день кухонное окно было открыто. На потолке сидели три мухи. Новая «Клэр Чемпион», еще свежая и свернутая, лежала на столе рядом с белым пластиковым пакетом с нарезанной ветчиной, которую папа принес из деревни. Чашка Энея, пустая упаковка «Petit Filou» и ложка валялись в раковине. Духовка издавала то пощелкивание, какое бывает, когда ее отключают и горячий металл начинает сжиматься. Стучал маятник часов с пятидневным заводом. Кран холодной воды уронил каплю — кап! — и затем — кап! — другую, точно так, как делал всегда, потому что Папа постоянно собирался починить его, а потому обычно мы не обращали внимания, но прямо в тот момент я заметила. Я стояла как раз у окна рядом с раковиной, прикрутила кран особенно сильно и смотрела на него, пока не убедилась, что из него не будет капать. Но — кап! — он это сделал. Мама вышла в сад с Пегги Муни и срезала цветов больше, чем было необходимо. С щедростью отданные цветы, уложенные в руки Пегги Муни, затем создали такую рекламу, что с тех пор люди приезжали к Маме за цветами, но прямо в тот момент я подумала, почему она отдает все наши цветы?

Стоя у окна, я жевала кусок цельнозернового хлеба, слышала, как от Райанов приближается трактор, как он проходит мимо, пока не поворачивает, должно быть, возле дома МакИнерни. Потом старый автомобиль Пегги Муни уехал с набитым цветами пассажирским сиденьем, и Мама вошла в дом.

— Не знаешь, чем себя занять? — улыбнулась она.

— Почему ты отдала все наши цветы?

— Бедняжка Пегги, — сказала Мама. — У них ничего нет, а у нас есть цветы. — Она повернула кран, и вода полилась ей на руки. — Папа скоро будет дома. Ему надо было раздобыть сопло для распылителя. — Мама выключила воду и вытерла руки чайным полотенцем. Из крана начало капать снова. — Пойди найди брата.

— Хорошо.

Стало еще больше птиц. Вот именно то, что я подумала, когда вышла из дома. Стало определенно больше птиц, или же они стали петь громче. Я обошла вокруг сенного амбара и прошла на гумно, и там все было будто оккупировано птицами. Я подошла к воротам и перелазу через каменную стену, позвала «Эней!», пение птиц остановилось или переместилось в другое место, и я направилась в поле, где пахло очень пряно и сладко из-за солнечного света. Свет создавал такое белое ослепление, к какому вы еще не привыкли, поскольку провели весь июнь в классе. Из-за ослепления у меня перед глазами начали двигаться какие-то случайные фигуры, полосочки или нити, которые одни люди называют мушками, а другие — рыболовными крючками. На такие фигуры было бы похоже невидимое, если бы стало видимым, и взор опускается вслед за ними, а если проследует за одной из них вниз до конца пути, то тут же появляется другая и начинает двигаться. Свет ли вызывает их, или усталость, или просто своеволие кровоснабжения мозга и солнечного света? Они начинают двигаться, когда захотят, и прекращают точно так же.

Я спустилась по полю к реке, зная, где мог быть Эней. Я знала, где он мог бегать по протоптанной тропинке с Геком, бросая псу палки, и где мог сидеть с удочкой — на дальнем конце Порога Рыболова, веря, что как только рыба пройдет мимо нашего берега, то сразу начнет клевать. С целью убедиться, что и в самом деле наступили каникулы, я не торопилась, сказав себе: «У тебя есть все время на свете». Я сощипывала случайные травки и небрежно роняла их. Луг Райанов был готов к покосу. Если сойти с тропинки, трава будет по пояс, и в том солнечном свете даже я думала, что там прекрасно. Мухи, пчелы и мошки пестрели в воздухе, будто брызги, и стоял гул, но его перекрывала песня реки по мере того, как я приближалась к ней.

Теперь я видела на пятьдесят ярдов, если смотреть вдоль берега. А дальше кустарник МакИнерни спускался к воде, мешая обзору. С другой стороны мне был виден Порог Рыболова, но ни тут, ни там я не заметила Энея.