- По старой дружбе.

- По старой дружбе, Игорь, я у тебя прошу три дня свободы.

Ямщиков молчал.

- Потом можешь докладывать следователю о подозрениях брата насчет меня.

Наконец отозвался:

- Три дня живи.

- Я тебя убедил?

- Не ты.

- А кто?

- Это уже моя тайна.

Опасный разговор (Петр Романович чувствовал, что ходит по краю. признания? нападения?) был прерван приходом адвоката. Игорь поспешно покинул сцену, обменявшись с хозяином торопливыми репликами в прихожей: «Даю тебе сроку до воскресенья». — «Спасибо. Ты остаешься в Москве или уезжаешь?» — «Я буду в Завидеево».

Дядя покуривал на диване.

- Петруш, ты жутко разволновал нашего деда.

- Переживет полковник. Он опознал свои розы.

- Их теперь на каждом углу можно купить. И переть в такую даль, чтобы срезать.

- Это сделал не Павел.

- Неужели он? — удивился адвокат, кивнул на дверь.

- Он. Мне в назидание. — Петр Романович подошел запереть галерейку.

- Ох, не надо! Не помню такой жары, задыхаюсь.

- А я живу, как в проклятом лабиринте. Проникают сквозь стены, сквозь стекла, подслушивают, подглядывают…

- Кто, Петр?!

- Никто. Такое ощущение. Да не смотри так, не схожу я с ума. Враг попался сильный.

- Ты догадался!

- Я в пути. — Философ помолчал, собираясь с духом (музей императора Павла!), предложил: — Пошли в папину комнату.

- Мне там страшно, — признался дядя в унисон, доверчиво, как ребенок. — Еще со смерти Романа. да что я — раньше! Как она лежала в желтых цветах. Ладно, если ты настаиваешь.

- Переместились на отцовскую кушетку. Розы в полумраке отливали золотом..

- Ты их не выбросил?.. Петр — ты феномен, свидетельствую как профессионал, меня даже пугает твое хладнокровие. Если б я неожиданно увидел здесь тело Павла, официально скончавшегося много лет назад, точно помешался бы.

- Я на последнем пределе, — признался Петр; он никому не говорил, но осознавал, что именно брат, попросив в том единственном письме молитвы, дал ему великую защиту от бесов безумия. Вдруг померещилось (как тогда в пятницу), будто качалка перед ним чуть-чуть покачивается. И спасаясь от галлюцинации, он произнес непроизвольно: «Там нечто лежало. Потом. Сначала не лежало, а потом в крови…"

- Петр! — дядя испугался. — Петр, опомнись!

- Я цитирую Подземельного. Дядя Жень, качалка не качается?

- Нет.

Адвокат взял его за руку, крепко сжал, так крепко, что племянник руку вырвал.

- Я знаю, знаю, каково быть безвинно обвиняемым, иногда приходится влезать в его шкуру. Для защиты. Мы справимся, Петруша.

В который раз за эти дни Петр почувствовал приближение слез и был бы рад, если б они пролились наконец, освободив душу от недоумения, гнева и ужаса (эти три составляющих как будто и вырабатывали энергию его действий). Но слезного дара (дара любви) ему не было отпущено.

- О чем ты говорил? Что где лежало?

- Господи, я был глух и слеп, принимая его слова за пьяный бред! «Глянь, коврик под качалкой вместо лужи крови», — он сказал. И дальше: «Я все помню. Там нечто лежало. Потом. Сначала не лежало, а потом в крови.» Тут я в раздражении перебил его. Я тоже помню: юное оскаленное в мертвой гримасе лицо, цветы кругом. Я нагнулся. по-моему, ничего там, кроме цветов, не лежало. Впрочем, не ручаюсь, я в такой шок впал.

- А коврик?

- Его позднее твоя жена перенесла. Он вот тут, возле папиной кушетки раньше обретался. Ольге казалось так уютнее.

- Что — нечто? — перебил нетерпеливо адвокат. — Орудие убийство?

- Да вдумайся же в текст! Сначала — не было, потом — появилось. Кто-то «нечто» подложил. Но орудие убийства не нашли, свалили на зайца. — Логический ход мыслей внезапно сбился другой цитатой: «У меня орудие убийства. кровь на мертвой голове». — Дай закурить.

- Кончились. папиросы кончились, — пробормотал дядя с отчаянием. — А я в тот жуткий момент и не заглянул под качалку, я ничего такого не заметил!

- Выходит, «нечто» подложили, когда вы ушли с медиком. Ты нашу входную дверь закрыл?

- Хоть убей, не помню!

- Точно, кто-то захлопнул! Помню, я ключом отпирал, когда милиция приехала. — Петр Романович оседлал, так сказать, логику. — Значит, Подземельный там крутился и заметил нечто.

- А что, органы не заметили? — возразил адвокат. — Если возле головы убитой лежал некий предмет в крови, то его внесли в протокол. Экая, подумаешь, тайна! Попрошу Антона Антоновича поднять архив.

- По идее, он должен был это уже сделать.

- Время нынче не «идейное», — проворчал Евгений Алексеевич, — подгонять их надо и подгонять. Завтра я свяжусь, добьюсь и сообщу тебе. Я что хотел. А! Чего это Игорек так нервно отсюда вылетел?

Петр вкратце объяснил. Адвокат тотчас загорелся.

- Жил у архитектора?.. Интересно!.. Предупредил Маргариту по дружбе? Еще интересней. Петр, это версия. Неужели Павел пожертвовал собой ради друга?

- Не ради друга.

Дядя уставился на племянника. вдруг понял.

- Не может быть!

- Ради меня. Так он полагал.

- А если Игорек выдумал, чтоб выгородить себя?

- Похоже, в этом пункте Игорь не врет.

Евгений Алексеевич задумался.

- Конечно, ты был для Павлика всем — и нянькой, и высшим авторитетом. Роман вечно пропадал в экспедициях. И все же на каком основании, черт возьми!

- Павел услышал мой разговор по телефону с женой Ангелевича, подумал — с Маргаритой.

- А мне за три свидания — ни слова!

— Дядя, кажется, обиделся; Петр сказал, страдальчески морщась:

- Наверное, боялся, ты помешаешь. Уж коли брать на себя такое бремя.

- Помешаешь?! — загремел адвокат.

— Я б внес ясность, объяснил бы, что во время припадка ты торчал на галерейке у меня на глазах. Ты не имел возможности.

- Имел, — перебил Петр. — Я проводил ее к нам, и тело обнаружил я.

Дядя констатировал сурово:

- Однако не вовремя ты закрутил с Ланой.

- Что тебе известно об этом?

- Впрямую с Валерием Витальевичем мы эту тему не обсуждали. Я понял так: ты настойчиво домогался его жены, и она имела неосторожность уступить. Вследствие чего он с ней расстался.

- Вариант респектабельный. Пусть так. Когда он пришел домой с вашего юбилея, они с женой объяснились. Но расстались только через месяц.