Отец говорил всё это азартно, забыв про ночную тишину, и вдруг опомнился, замолчал, скрипнул зубами и перешёл на шёпот.

– В общем, сын… Я не вижу никаких серьёзных перспектив в твоём филологическом образовании… Аспирантура и кандидатская диссертация в моё время и сейчас – это просто небо и земля. Раньше кандидатская степень была жизненной основой, а теперь это просто… Красивая бумажка. А твоя пантомима, – отец на секунду задумался, – это несерьёзно… Извини, но это баловство… Я не хочу тебе сказать, что образование надо бросать… Нет! Ни в коем случае… Но тебе надо подумать… Есть другие варианты и возможности. Образование необходимо… Но филологическое?..

Я сидел смотрел на взволнованного отца, слушал его и ничего не мог понять, кроме его волнения и тревоги. Да и что я мог понять? Всего несколько дней назад я ещё был командиром бомбомётной установки правого борта большого противолодочного корабля «Стерегущий».

– Ладно, сынок, – вдруг совершенно изменившимся голосом сказал папа и, протянув руку, потрепал меня по голове, – успеешь подумать. Целое лето впереди… Мне тебя надо ещё на машине научить ездить… Хочешь водить научиться?

– Попробовать интересно, – ответил я не думая.

– Не волнуйся, – улыбаясь продолжил отец, – всё будет нормально… Прорвёмся… Если вдруг всё совсем станет худо… У нас есть дом в деревне… Огород… Я скоро куплю гараж. Выкопаем в нём погреб… Картошка, моркошка, капуста, соленья… Всё своё, не пропадём… Или вообще уедем в деревню и переживём что бы там ни было… Извини, если тебя напугал. Хотя тебя пойди испугай! – Папа усмехнулся. – Ты такого повидал… Я горжусь тобой… Пойду-ка я покурю, а ты ложись…

Он встал и пошёл из кухни. Проходя мимо меня, папа остановился, обнял мою голову и крепко-крепко прижал к своей груди.

– Сынище мой, – сказал он тихо и на цыпочках пошёл в прихожую.

Тот разговор я часто вспоминал, особенно тогда, когда вскоре настали совсем непонятные времена с продовольственными, водочными и вещевыми карточками. Когда действительно без картошки и морковки с нашего огорода было бы не прожить. Когда то, что в городские дома подаётся электричество и вода, вызывало удивление. Когда студенты и преподаватели ходили на занятия, врачи в больницы и поликлиники, рабочие на работу, а шахтёры спускались в шахты исключительно по причине ответственности и по привычке. Когда в деревне мы на сахар и водку выменивали у местных людей мясо и дрова…

Я вспоминал тот разговор с отцом, понимал, каково ему было предвидеть грядущее и сохранять мужественное спокойствие. А ещё я был ему ужасно благодарен за то, что он больше к этому разговору ни разу не вернулся…

Он не возвращался к этому разговору, даже когда большинство моих одноклассников и приятелей либо канули невесть куда, не закончив своих вузов, либо занялись какими-то делами, которые назывались общим словом «бизнес», и не знали счёта деньгам.

Только несколько раз в минуты раздражения и гнева отец упрекнул меня за туманность моей будущности, но это произошло существенно позже.

А через четыре дня после того разговора я пришёл в студию пантомимы, встретился с Татьяной и познакомился наконец с Сергеем Везнером.

За три года моего отсутствия со студией пантомимы произошло многое и в то же самое время не произошло ничего.

После моего ухода студия продержалась в Институте пищевой промышленности ещё один год. В течение того года в неё приходили какие-то люди и уходили так же, как приходили. Татьяна упорно и последовательно давала всем желающим возможность прикоснуться к искусству пантомимы. Она вела тренинги, учила людей азам техники, знакомила с историей и теорией этого пластического искусства. Валера Бальм поработал в студии недолго и исчез бесследно, не оставив никаких контактов.

От второго года работы студии в сухом остатке не осталось ни одного человека, который захотел бы продолжить занятия, проявил бы более чем поверхностный интерес к пантомиме или хотя бы продемонстрировал сценический и пластический талант. По окончании второго года Татьяна, несмотря на огромные трудовые и временные затраты и усилия, решила студию в Институте пищевой промышленности закрыть. К тому же руководство института требовало от неё активного участия в воспитательной работе со студентами.

Но Татьяна была не из тех людей, которые отказываются от своих идей и замыслов. Она просто решила перестать тратить усилия на то, чтобы взрастить что-то на абсолютно неплодотворной почве. Пантомиму бросать Татьяна была не намерена.

Какое-то время, как я мог понять и как могу вспомнить, студии пантомимы не существовало вовсе. А потом она возродилась, найдя убежище, приют и рабочее пространство в Доме культуры ВОГ (Всесоюзное общество глухонемых).

Уверен, что большинство кемеровских старожилов даже не догадывались, что в их родном городе существовало такое здание, такой Дом культуры, такое учреждение. Я не знаю, как, кто и почему пригласил Татьяну и студию обосноваться в этом абсолютно таинственном и почти секретном месте. Но студия прожила в нём счастливые два года.

Дом культуры ВОГ представлял собой очень необычное для молодого и промышленного города Кемерово деревянное строение. Оно было одноэтажное и более всего смахивало на амбар или большой крестьянский дом, какие можно было увидеть в кино про царскую Россию. Бревенчатые почерневшие стены, дощатая двускатная крыша, маленькие окна с простыми наличниками, крылечко.

Даже зная адрес, найти этот дом было практически невозможно. Нужен был проводник. Можно было ходить по улице и никогда не понять, что тропинка, уходящая куда-то в глубь дворов, может привести к Дому культуры. Он прятался в промышленной зоне, скрытой от взглядов случайных прохожих и праздношатающихся бездельников целым рядом зданий каких-то заводоуправлений, хозяйственными постройками и гаражами.

Жизнь этого учреждения была также закрыта от посторонних, как и его местоположение. Мир глухих людей весьма своеобразен и отделён от мира слышащих. Я ни малейшего представления о том мире не имел. Моё недолгое с ним знакомство значительно расширило мои познания о человеческой природе и о её многообразии.

Я, например, знать не знал, что у глухих людей, живущих в Кемерово, существовали тесные и активные международные связи по линии спорта. Глухие лыжники, конькобежцы и другие спортсмены даже в те времена, когда поездка в Монголию считалась чем-то необычайным, ездили на соревнования по всему миру, бывали в Америке и Канаде, то есть были почти космонавтами. Там, в далёких странах, они завоёвывали награды, становились чемпионами мира среди глухих. И в свой мир они обычных людей старались не допускать или допускали весьма неохотно и недоверчиво.

Надо было быть Татьяной, чтобы студию пантомимы пустили в стены и под крышу Дома культуры ВОГ.

Пытливый читатель в данный момент, скорее всего, успел подумать, что искусство пантомимы как нельзя лучше подходит именно для людей неслышащих, что студии пантомимы другого места и пожелать было нельзя… Я тоже так подумал сначала и ошибся.