— Иль не хороша я, не пригожа ли? — воскликнула она и гордо расправила плечи. — Посмотри на меня, Властимир, — видал ли ты вторую такую?.. Или не дочь князя я?

— Хороша ты, Красава-княжна, — тихо и медленно ответил Властимир. — На тебя любой, не дыша, заглядится. Любой за твой взгляд на дно морское пойдет, с чудищем сразится, самого Перуна за бороду дернет, да только не дело ты творишь, красавица. Ой, не дело! Да когда ж такое было, чтобы девушка сама себя сватала?

Красавица опустила голову и покраснела до ушей. Горючие слезы брызнули у нее из глаз.

— Так и знала я! — воскликнула она, сжимая кулачки. — Ты по той, что с вами ехала, сохнешь! Да ведь сам и сказал, что погибла она. Что ж нам до мертвых? У них свой мир, у нас — свой. Живым надо жить!..

— Ой, не поняла ты меня, Красава! — вздохнул Властимир. — Беляну я и в мыслях не держал. Не люба она была мне — не для меня птица…

— Значит, ты свободен и сердце твое открыто? — Красава мгновенно успокоилась. — Что ж тогда? Я не люба или другая есть? Мать тебе невесту на севере вашем нашла?

Властимир помедлил, обратя взор к Облаку и словно спрашивая верного коня — говорить ли? Облак молчал, отвернувшись. Властимир нежно погладил заплетенную Веденеей косицу.

— Ты умна и красива, Красава. Будь все иначе, посватался я бы к тебе в тот же день, как увидал впервые… Не одному мне ты, чай, голову дурманила, но тебе все бы простилось за красоту твою… Только на сей раз не по себе ты, девушка, сук рубишь. Уезжаем мы вскоре — тянет меня домой, к реке нашей, к лугам, к лесам, а пуще всего — в деревню на озере Ласково, там, где впадает в озеро речка Трубень. Лебеди там по весне Кричат, подруг зовут… И меня туда сильнее смерти тянет…

— Там невеста твоя живет? — с дрожью в голосе спросила Красава.

— Невеста, — кивнул князь, вспомнив глаза Веденеи, когда провожала она его. — Лада моя… Провожала она меня да косицу вот эту в гриву Облаку моему вплела. Пока цела косица, ничто нас не разлучит, никого я в сердце свое не впущу… И ты, Красава, прости меня за слово твердое — не судьба нам вместе быть, не бывать тому!

Девушка внимательно смотрела на косу и алую нитку в ней.

— Это она сама вплела? — спросила Красава.

— Сама. Ворожея она.

Красава опустила очи и поникла. Властимир обнял ее за плечи.

— Иди домой, девица, — сказал он, поворачивая ее. — Успокой сердце. И ты встретишь того, кому станешь милее всех на свете белом, милее отца и матери. Ты жди и верь — где-то скачет твой молодец, тебя ищет. Ты только жди его, ласточка!

С этими словами он вывел ее из конюшни и повел обратно в терем, где еще смутно доносился гул пира, но уже затихающий — многие гости спали или уехали домой.

Князь проводил княжну до крыльца ее светелки, поклонился на прощанье и ушел к себе, даже не оглянувшись.

Когда они шли к девичьей, Буян еще сидел на заборе. Он приметил пару и напрягся. Чего это Властимиру захотелось с девицей под луной прогуляться? Сам гусляр в последнее время на девок не смотрел почему-то — разонравились все разом — и не мог стерпеть такого в князе. Он слез с забора и поспешил за ними.

Однако парочка рассталась на крыльце, и князь ушел, не глядя на Красаву. Обрадованный Буян тенью последовал за Другом и вслед за ним вошел в отведенные им покои.

Если бы он задержался на дворе еще хоть ненадолго, он бы увидел, что, выждав немного времени, Красава снова показалась на крыльце. На сей раз она закуталась в длинный темный платок, чтобы не заметили ее в темноте, и, стараясь не шуметь, побежала обратно к конюшням. Одной рукой девушка держала концы платка под подбородком, другую прижимала к груди.

Когда она прокралась на конюшню, Облак еще не успел уснуть и дворовой не вылез из угла, куда спрятался при входе Властимира. Здесь девушку словно подменили — в глазах ее загорелась решимость. Пригнувшись, как ведьма, она поспешила вдоль стойл.

Облак задумчиво хрустел белоярой пшеницей — нынче только он, Воронок да любимцы Мала получили ее, — когда к нему подошла Красава. Жеребец повернул к ней голову — только что с нею был его хозяин.

Красава подошла совсем близко и осторожно огладила Облака по шее свободной рукой, по-прежнему пряча вторую.

— Ты прекрасен, как и твой хозяин, — шепнула она. — Я бы тебя любила, за тобой бы ходила, как ни за одним конем здесь… И тебе самому здесь нравится, не так ли?

Жеребец фыркнул.

— Ты хороший, ты умный, ты меня поймешь и поверишь, что у меня просто нет иного выхода, — сказала Красава.

Девушка взяла в горсть косицу и еще одну прядь гривы и протянула вторую руку с ножом. Облак слегка шарахнулся, краем глаза заметив лезвие. Но девушка торопливо принялась перепиливать толстую косицу у самого основания, едва не раня жеребца.

Отхватив ее, она разлохматила пышную долгую гриву Облака, чтобы не сразу можно было заметить утрату, и выскочила из конюшни.

Прижимая к груди отрезанную косу, она, задыхаясь, вбежала в сад, что рос за княжьим теремом, забилась в самые густые заросли и там прошептала истово:

— Как отрезала я косу, так отрезала я разлучницу от князя Властимира. Как унесла я ее, так пусть у него из сердца будет унесена соперница моя. Как заброшу я ее, так пусть князь Властимир забросит думать о ней! И так будет до тех пор, пока не сгниет коса в земле, — на веки вечные! И пусть забудет он искать ее, как я забуду, где ее обронила… На веки вечные, до скончания мира, пока светит солнце и веют ветры!

На последних словах Красава размахнулась и забросила отрезанную косу подальше в заросли. Белесая прядь пропала из виду сразу, но девушка решила днем на свой страх и риск вернуться сюда и осмотреться — хорошо ли схоронена вещица, не придется ли ее закопать или сжечь.

Поклонившись на четыре стороны ночным теням и духам, чтобы не полетели к князю и не поведали, что случилось, княжна отправилась к себе. Получилось ли ее колдовство или нет — покажет утро.

Наутро после пира терем проснулся поздно. Первыми, как всегда, вскочили слуги и холопы. Сам князь, его семья и гости не спешили вставать.

Буян же по давней привычке поднялся рано. Он вышел во двор пройтись.

Там уже были настежь распахнуты ворота, и первая телега медленно въезжала во двор. От сараев и кладовых до каморки ключницы и к задним дверям сновали слуги. Шевеление начиналось и у домов дружины и на конюшне.

На дворе также собирались конники. Еще издали гусляр узнал своих земляков. Вчера он слышал, как неугомонные новгородцы, собираясь продолжить прерванный поход за зипунами, подговаривали с собой парней из Ореховца. Как личные гости князя Мала, новгородцы ночевали в княжьем тереме, и теперь сбор был назначен именно на теремном дворе.

Около двух десятков ореховских парней выразили желание повидать мир. Большинство уже пришло на место сбора, приведя с собой заводных коней с навьюченными на них припасами. Изяслав разъезжал перед ними взад и вперед. Когда Буян сделал несколько шагов к ним, новгородец заметил его и направил коня в его сторону.