Всеслава торопилась, но белого коня, поднимавшегося встречьей, от реки, приметила издалека. Этого атласного, будто скатным жемчугомвышитого жеребца ни с каким другим нельзя было спутать, среди всех выделялсяособенной лебединой статью, лютым норовом и могучей красой… У Всеславы гулкостукнуло сердце, когда подумала, что вот сейчас увидит Ратшу. Разом прокралисьв душу радость, неуверенность и томительный страх. Подойдет ведь – и положитширокую руку ей на плечо, и пойдет рядом, укладывая три её шага в один свой.Наклонится к ушку и станет рассказывать что-нибудь смешное, и она будет слушатьего и не слышать, и лишь чувствовать тяжесть его руки на своём плече, ипламенеть брусничным румянцем, и гордиться, и одновременно втайне ждать – дакогда ж наконец выплывет из-за деревьев зеленая, в поздних цветах, крышаженской избы!

Смешно и удивительно молвить – отлегло, когда увидела, чтоне Ратша был с конем.

Какой-то незнакомый парень вел под уздцы Вихоря, недававшегося, кроме хозяина, никому! Дело невиданное. Ратша всегда сам купалверного товарища, сам чистил его и кормил… И первое, что пронеслось, –заболел ненароком, занемог злым недугом, лихой лихорадкой? Вот ещёбеспокойство!

Парень был корелом: рубашка, вышитая по груди утинымилапками, пояс с круглой застежкой, мягкие кожаные сапоги с тесемками,завязанными под коленом… Рубашка, как приметил пытливый девичий глаз, былавыстирана и опрятно зашита по местам недавних прорех. Злющий Вихорь перебиралкрепкими ногами, ластился, ловил мягкими губами его ухо.

Всеслава пригляделась внимательно, и ей показалось, будтоона уже видела где-то этого человека. Но сказать наверняка было мудрено:половину лица заливал страшный синяк, правый глаз жалко слезился, не в силахоткрыться, распухшие чёрные губы потрескались. Другая сторона лица быласкуластая, мальчишеская, в ярких веснушках – ни дать ни взять, ей, Всеславе,ровесник… Но зато руки у корела оказались костистые, шершавые, взрослые. Какхочешь, так и суди. И желторотым не назовешь, и полное мужское имя не совсемещё по плечу!

Любопытной Всеславе крепко захотелось расспросить его, ктотаков и почему это Ратша доверил ему коня. Но, подумав, сдержалась: холопанебось нового купил на торгу – и была нужда ей заговаривать с холопом!

Она отвела глаза и уже почти с ним разминулась, когда пареньвдруг дерзко взялся за дужку корзины:

– Постой, девица… Ты, что ли, Всеслава будешь, боярскаядочь?

Он и вправду оказался корелом: выговора ведь не утаишь,откроешь рот – он тут же и выдаст. Всеслава проворно выдернула у него корзину:

– А тебе дело какое?

Заплывший глаз подрагивал белесой ресницей в узкой щелимежду бровью и щекой.

– Ты, что ли, Всеслава? – повторил он медленно.Она осердилась:

– А хотя бы! Дело-то, говорю, какое тебе? Вот людейпозову!

Неторопливый корел расстегнул пряжку у горла, сунул руку заворот, вытащил что-то и перекусил белыми зубами крепкую плетеную жилку:

– Возьми… отец твой наказывал тебе передать.

На ладони у него лежало серебряное колечко. Ждал Пелко –быстрей голодного птенца схватит-склюнет его боярская дочь да ещё, чегодоброго, шустрым бельчонком припустится наутек. Не пришлось бы ловить прежде,чем дело досказывать!

Не угадал. Всеслава сперва отшатнулась, как от огня. Дажеруки спрятала за спиной – не поверю такому, не поверю, обман все!.. Потомнаклонилась, разглядывая, к его ладони, и Пелко приметил, как отступила всякраска с розовых девичьих щек – побелели, что береста… Сейчас заплачет.

Но тут Всеслава с неожиданной силой ухватила его за рукиповыше локтей и попыталась трясти.

– Что с батюшкой моим?! Да говори же!..

– В Туонеле твой отец, – сказал Пелко, неловковысвобождаясь. – Умер от ран, и мы его похоронили. Колечко вот тебе велелпередать. Да ещё велел, чтобы жена его никак не дозналась. Она, говорил, всёсердцем скорбела, так пусть, мол, лучше уж ждет. Ты-то не проболтайся смотри,боярская дочь.

Всеслава забрала у него серебряный ободок. Подняла на кореласловно бы внезапно ослепшие глаза… потом вновь повесила голову, и Пелко близкоувидел волосы у неё на затылке.

– Всё расскажи. – потребовала она тихо. И закапалииз глаз частые слёзы – но без стона, без всхлипа. «Храбрая девка, –подумал Пелко невольно. – Дочь воина. Прав был боярин: кому знать, если неей».

А она между тем вдруг ясно припомнила, когда и где виделаэтого парня: да в полоне же, что Ратша привел! Всплеснула руками и почтипрокричала с ужасом и горем:

– А Ратша-то куда смотрел? Или что… он же… и убилбатюшку моего?..

Пелко так и вскинулся: Ратша!.. А и было же о чемпорассказать, да о таком все, отчего эта девка-невеста замкнулась бы в доме натридцать три крепких засова и не пустила более жениха не только что в избу –даже во двор! Открыл рот корел, радуясь, что досадит злому врагу… И сыскал всебе силу не чернить Ратшу-оборотня, не порочить безвинно. Не по-охотничьивышло бы. Не по-мужски. Ещё вроде даже и заступился за него перед Всеславой,сказав так:

– Ратша отца твоего не признал… Тот в повязках лежал, вголову раненный. Ратша его велел похоронить честно… Сам ему рубаху поправил,меч бесскверный принёс и каши котелок… Всех нас спрашивал, кто таков, да ни откого не добился.

Всеслава вытирала глаза, унимая непослушно катившиеся слёзы.Стыд плакать дочери храбреца: пусть голосит узнавшая, что отец любимый струсилв бою.

– Сам ты чей?.. – спросила она наконец. – Тыко-рел ведь?

Он ответил, смутившись:

– Мою мать зовут Огой, отца – Антеро, а меня – Пелко…Мы, ингрикот, в Невском Устье рыбу ловим…

Всеслава выговорила твердо:

– Как же мне тебя наградить? Пирожка хоть возьми… Уголодного Пелко давно уже урчало в животе от доброго запаха. Но от отказался –не годилось объедать сирых старух. Потом повёл лопатками под рубахой и вдругулыбнулся здоровой половиной лица:

– Мне… позволишь если… в баньке попариться бы!..

Белый конь Вихорь первым заметил показавшегося Ратшу.Выдернул повод у Пелко из рук, звонко заржал и пустился к хозяину.

Ратша обнял любимца за крутую теплую шею, быстро ивнимательно оглядел – чисто ли выкупан, так ли расчесаны-убраны грива да хвост…Придраться было не к чему, стоило лишь подивиться, сколь быстро приручилмальчишка хитрого зверя. Ратша намотал повод на руку и пошёл к тем двоим, ведяжеребца.

– И ты здесь, рыбка-щучка весёлая? – обратился онк Пелко. – Всё волком глядишь, а в лес не убегаешь!

Пелко и впрямь смотрел исподлобья, как ощетинившийся бирюк.Назвать ижорского парня рыбкой-щучкой значило от души его похвалить, и Ратша,может, вправду был им доволен за Вихоря, – но в устах врага и похваладелается ядовитой. Пелко выговорил сквозь зубы: