Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шеф полиции осторожно откинул тело на спинку стула. Секунду Алексу казалось, что владелец этого дома вот-вот взорвется смехом. Но искривленные черты остались неподвижными.
Паркер показал пальцем на лежащий на письменном столе листок.
— Это письмо я нашел сразу… — сказал он. — Все это уже сфотографировано и со всего сняты отпечатки пальцев, так что можно свободно брать любую вещь. Возьми письмо и прочти.
Алекс взял листок в руки и прочел:
«В жизни моей были дела и поступки, которые в конце концов привели к этому шагу. Возможно, что о них никто никогда не узнает. Из этой области мало что доходит до слуха непосвященных. Поэтому не стоит вдаваться в подробности. Люди, которых я мог бы назвать, легко подтвердят правду, заключенную в этом письме, но они никогда не сделают этого и никто их не заставит это сделать. Никто им никогда ничего не докажет. Но правда одна и заключается в следующем: я родился в порядочной семье, мои родители и деды были людьми безукоризненно честными и сам я тоже начал работать как честный человек и хотел им остаться до конца. Но, к сожалению, я поддался искушению. Уже тогда я собирался покончить с собой. Я знал, что не могу так легко обманывать, как это делают другие. Но тогда мне не хватило смелости. А потом, когда я понял, что совершенное преступление никто с меня не смоет, я начал погружаться еще глубже. Моя отличная репутация лишь помогала мне в этом. Постепенно я стал мошенничать и брать взятки с легкостью, удивлявшей меня самого, как будто верил, что под следующим пятном исчезает предыдущее. Возможно, мне казалось, что таким образом я научусь быть циничнее? Что в конце концов забуду, что мои поступки — преступления? Но этого я забыть не мог. Решение, которое сегодня я должен осуществить, зрело во мне давно. Оно не является для меня чем-то новым, хотя для многих моих коллег и друзей окажется полной неожиданностью. Нет, я не финансовый бог и даже не обычный порядочный человек. Я изменил своей стране и своему доброму имени ради корысти. Ничего исправить уже нельзя. Но, признаваясь в своих преступлениях перед смертью, я надеюсь, что, возможно, Господь милосердный простит мне хотя бы малую часть моей вины, а люди, которые мне верили и которых я так низко обманывал, поймут, что я не совсем уж плохой человек. Я сам себе определил меру наказания. Пусть моя судьба будет предостережением для всех тех, кто считает, что деньги — двигатель всего и единственная цель в этом самом трудном из миров. Чистую совесть нельзя купить ни за какие деньги. До свидания, моя дорогая Сильвия. Ты была единственным светлым лучом в моей жизни. Ты была чистой, верной и честной, достойной гораздо более лучшего человека, чем я. Пишу „до свидания“, потому что верю, что мы еще встретимся там, куда не достигает эхо человеческих слабостей, а наказание искупает вину. Верю, что так оно и будет! Одна мечта утешает меня: мечта увидеть тебя на том, лучшем свете. Пусть в твоей чистой душе найдется хоть немного жалости и снисхождения для другой души, не столь чистой и не столь устойчивой к искушениям. Прошу тебя, прости! Твой, всегда и бесконечно Гордон.»
Алекс сложил письмо и осторожно положил его вновь на письменный стол.
— И что ты думаешь об этом? — спросил Паркер, беря письмо и вкладывая его в большой белый конверт.
— Настолько трогательно и банально, что могло бы быть правдивым, — пробормотал Джо. — «Чистую совесть нельзя купить ни за какие деньги…» — Очень правдиво, хотя стиль ужасный. — Он огляделся. Взгляд всюду натыкался на бабочек — с распростертыми крыльями и отдыхающих, больших и маленьких, темных и ярких, насаженных на булавки, мертвых как…
Он перевел взгляд на письменный стол.
— А что, тело находится точно в том же положении, в каком его нашли?
— Да. Если и есть какие-нибудь отклонения, то по фотографиям можно все восстановить в точности.
Джо обошел письменный стол и посмотрел вниз, куда указывала рука покойного. Под ней лежала разбитая чашка, на осколках которой виднелись остатки кофе. По другую сторону тела лежало разбитое блюдечко.
— И что ты об этом думаешь? — Алекс наклонился, понюхал чашку, потом показал на блюдечко и выпрямился.
— Ну что можно сказать? — Паркер пожал плечами. — Скорее всего он держал в руках чашку на блюдечке, как обычно делают все. Смерть наступила мгновенно. Чашку он держал в правой руке, а блюдечко в левой.
Алекс кивнул:
— Ты прав, но чашка выпала у него из руки, а блюдечко просто соскользнуло с колен, уже после смерти… Вот, смотри, — он показал на брюки покойного, — здесь след кофе… Да… — Он обошел кресло еще раз и снова наклонился. — Это должно было произойти именно так… Любопытно…
— Мне больше всего любопытно, почему тебя не интересует второе предсмертное письмо?
— Как так? Конечно, интересует, и еще как! Но еще больше меня интересует то, что здесь произошло. Первое письмо написано на пишущей машинке и даже подпись машинописная. Это та самая машинка?
Паркер подошел к машинке, ударил по клавишам и сказал:
— Да. Это портативный «Ундервуд». Куплена полгода назад и доступна всем домашним. Оба письма написаны на ней, второе я нашел вот здесь. — Он подошел к столу и поднял лежащую на нем папку. Из-под нее он взял сложенный вдвое листок. Паркер молча подал его Алексу.
«…Не могу больше. Я стоял на пути двух людей, которых любил и уважал. Если бы я не ушел, я стал бы виновником продолжающейся всю жизнь трагедии. А так как их счастье представляется мне чем-то гораздо более важным, чем моя жизнь, размышляя о них и о себе, я нашел единственное решение, какое мне кажется возможным. К сожалению, я не смог бы жить без этой единственной женщины, которую я любил в жизни. Любимая, не сердись. Прости меня. Пойми, что здесь я бы страдал беспрестанно, глядя на вас. А там… Там будут лишь мрак и пустота…»
Джо закончил чтение, вернул листок Паркеру. Тот сунул его в конверт, где уже лежало первое письмо.
— Да… Забавно…
— Меня это мало веселит… — пробурчал Паркер. — Ты что-нибудь понимаешь?
— В лучшем случае сэр Гордон Бедфорд
