Российские и иностранные современники дружно отмечали «невыразимое великолепие нарядов» и празднеств той поры. Анна Иоанновна старалась, чтобы ее двор не только не уступал иноземным, но и превзошел их в роскоши. Французский офицер, побывавший в Петербурге в 1734 году, выразил удивление по поводу «необычайного блеска» как придворных, так и прислуги: «Первый зал, в который мы вошли, был переполнен вельможами, одетыми по французскому образцу и залитыми золотом… Все окружавшие ее (императрицу. — И. К.) придворные чины были в расшитых золотом кафтанах и в голубых или красных платьях».

Описание одного из зимних празднеств оставила жена английского резидента леди Рондо: «Оно происходило во вновь построенной зале, которая гораздо обширнее, нежели зала Св[ятого] Георгия в Виндзоре. В этот день было очень холодно, но печки достаточно поддерживали тепло. Зала была украшена померанцевыми и миртовыми деревьями в полном цвету. Деревья образовывали с каждой стороны аллею, между тем как среди залы оставалось много пространства для танцев… Красота, благоухание и тепло в этой своего рода роще — тогда как из окон были видны только лед и снег — казались чем-то волшебным… В смежных комнатах гостям подавали чай, кофе и разные прохладительные напитки; в зале гремела музыка и происходили танцы, аллеи были наполнены изящными кавалерами и очаровательными дамами в праздничных платьях… Всё это заставляло меня думать, что я нахожусь в стране фей».

Повышение роли и престижа дворцовой службы отражалось в изменении чиновного статуса придворных. При Петре I камергер был приравнен к полковнику, а камер-юнкер — к капитану. При Анне ранг этих придворных должностей был повышен соответственно до генерал-майора и полковника, а высшие чины двора, ранее принадлежавшие к IV классу Табели о рангах, теперь относились ко II классу. Эта тенденция продолжалась и в сменившее эпоху «немецкого засилья» «национальное» правление Елизаветы — камер-юнкеры были приравнены к бригадирам.

При Анне Иоанновне камергерами стали представители молодого поколения русской знати: Б. Г. Юсупов, А. Б. Куракин, П. С. Салтыков (сын С. А. Салтыкова), П. М. Голицын (сын фельдмаршала M. M. Голицына), В. И. Стрешнев (родственник Остермана), Ф. А. Апраксин; к концу ее царствования — П. Б. Шереметев, А. Д. Кантемир, И. А. Щербатов (зять Остермана), П. Г. Чернышев — в основном это были дети петровских вельмож, поддержавших Анну в 1730 году.

В число камер-юнкеров вошли состоявшие при Анне еще в Курляндии И. О. Брылкин, И. А. Корф, а также отпрыски московской знати: А. П. Апраксин, А. М. Пушкин, M. H. Волконский, П. М. Салтыков. Княгиня Т. Б. Голицына была пожалована в обер-гофмейстерины, а новыми статс-дамами двора стали участвовавшие в борьбе Анны за престол графини Е. И. Головкина, Н. Ф. Лопухина, П. Ю. Салтыкова, Е. И. Чернышева, баронесса M. И. Остерман и княгиня М. Ю. Черкасская. В избранное общество попала и супруга обер-камергера Бенигна Готтлиба Бирон — после избрания ее мужа курляндским герцогом она «брала первенство» перед всеми дамами, включая обер-гофмейстерину.

В этом кругу старых служилых фамилий «немцев» было немного: среди камергеров мы видим И. А. Корфа, Э. Миниха, его родственника К. Л. Менгдена и ничем не прославившихся де ла Серра и барона Кетлера; среди камер-юнкеров — шурина Бирона фон Тротта-Трейдена. Команда пажей была интернациональной — в ней состояли «Жан француз», «Петр Петров арап», И. М. Бенкендорф, И. Будберг, А. Скалой, В. Бринк37. Очевидно, больше иностранцев не требовалось. Во-первых, служба при дворе была исконным почетным правом русской знати; во-вторых, Бирону не нужны были конкуренты. Он явно старался отдалить от трона все более-менее яркие фигуры безотносительно их национальности — например слишком активного фельдмаршала Б. X. Миниха. После удаления влиятельного Карла Густава Левенвольде — он был отправлен послом сначала в Варшаву, а затем в Вену — серьезных соперников у Бирона не осталось, и, чтобы предотвратить их появление, он старался заместить придворные должности своими «креатурами» — не обязательно «немцами» (иностранцами). Так, обер-шталмейстером стал преданный ему Б. А. Куракин, а обер-егермейстером — А. П. Волынский.

В состав царского двора входили не только собственно придворные, но и те, кого можно назвать организаторами повседневной придворной жизни, носителями ее традиций и порядков. Вот здесь влияние «немцев» было более значительным. Анну обслуживали фрейлины Трейден, Вильман, Швенхен, Шмитсек; гофмейстерина Адеркас, мадам Бельман и «мадемозель» Блезиндорф воспитывали племянницу императрицы. Русские камер-юнгферы и карлицы были подчинены камер-фрау Алене Сандерше.

Придворными служителями командовали «метердотель» Иоганн Максимилиан Лейер, армией поваров и поварят верховодил «кухмистр» в генеральском чине Матвей Субплан, дворцовую скотобойню возглавлял императорский мясник Иоганн Вагнер. В более изящных сферах вращался зильбердинер Эрик Мусс — ведал придворным серебром. Балами распоряжался танцмейстер Игинс. На придворных концертах гостей восхищали «певчая» мадам Аволано (ее годовой оклад составлял тысячу рублей) и «кастрат Дреэр» (его жалованье было и того выше — 1237 рублей) под руководством братьев Гибнеров — капельмейстера Иоганна и «композитера» Андреаса.

В таких условиях складывался универсальный европейский тип придворного, постигшего высокое искусство обхождения с сильными мира сего: вовремя польстить и к месту быть правдивым, вести тонкую интригу и хранить верность очередному высокому патрону; уметь наслаждаться не только охотой с гончими, но и оперой или балетом, быть способным отдать должное сервировке стола, не обязательно при этом напиваясь.

Внимательный наблюдатель, адъютант фельдмаршала Миниха Христофор Герман Манштейн оценил роль самого фаворита, большого охотника до роскоши и великолепия, в деле воспитания придворных: «Этого было довольно, чтобы внушить императрице желание сделать свой двор самым блестящим в Европе. Употреблены были на это большие суммы денег, но все-таки желание императрицы не скоро исполнилось». Зоркий глаз адъютанта приметил контрасты нового стиля петербургского двора: «Часто при богатейшем кафтане парик бывал прегадко вычесан; прекрасную штофную материю[6] неискусный портной портил дурным покроем, или, если туалет был безукоризнен, экипаж был из рук вон плох: господин в богатом костюме ехал в дрянной карете, которую тащили одры. Тот же вкус господствовал в убранстве и чистоте русских домов: с одной стороны, обилие золота и серебра, с другой — страшная нечистоплотность. Женские наряды соответствовали мужским; на один изящный женский туалет встречаешь десять безобразно одетых женщин. Впрочем, вообще женский пол России хорошо сложен; есть прекрасные лица, но мало тонких талий. Это несоответствие одного с другим было почти общее; мало было домов, особенно в первые годы, которые составляли бы исключение; мало-помалу стали подражать тем, у которых было более вкуса. Даже двор и Бирон не сразу успели привести всё в тот порядок, ту правильность, которую видишь в других странах; на это понадобились годы; но должно признаться, что наконец всё было очень хорошо устроено».