Точное время создания этих портретов также неизвестно. Ясно только, что они были написаны после 1733 года, когда Анна Леопольдовна получила орден. Художникам позировала уже не скромная барышня, а особа царской крови. То ли обстоятельства так ее изменили (при дворе взрослеют быстро), то ли полотна писались уже где-то между 1739 и 1741 годами в связи со свадьбой, рождением наследника и регентством Анны. Но на всех парадных портретах она как бы застыла в торжественной позе; бледное удлиненное лицо с большим ртом и плотно сомкнутыми губами невыразительно и кажется настороженным, будто высокородную принцессу тяготит это великолепие…

Выдерживать парадность и публичность императорского двора с его утомительными церемониями и завистливыми взглядами не всем под силу. Не отсюда ли несколько необычные для принцессы охота «до чтения книг» (в те времена барышни чтением — тем более серьезным — не увлекались) и вкус «к драматическому стихотворству»? «Она мне часто говаривала, — писал хорошо знавший Анну Миних-младший, — что нет для нее ничего приятнее, чем те места, где описывается несчастная и пленная принцесса, говорящая с благородной гордостию». Понятно, что речь идет о героинях романов. Ее интересы всё же не были столь глубоки, как у другой заброшенной в Россию немецкой девушки, читавшей серьезные труды по истории, юриспруденции и тому подобным предметам, а главное — внимательно изучавшей окружавший ее придворный мир с его персонажами и ставшей впоследствии императрицей Екатериной Великой.

Этому же учил и изданный в 1741 году в России «Грациан придворной человек» — учебник политической премудрости испанского писателя-иезуита Бальтазара Грациана. Автор настоятельно рекомендовал всякой высокопоставленной особе тщательно «розведывать дела», «не быть неприступным», «иметь искусство в обхождении», «у всех любовь получить», ибо «властвовать над людьми есть зело трудное дело». Екатерина следовала именно этим путем. Анна же как будто именно в книжных героинях искала для себя образец и готова была ему подражать, отстаивая свое право на свободу в придворном мире с его бесконечным притворством. Может быть, именно под влиянием романов у принцессы зародилась неприязнь к незнакомому человеку, которого навязчиво прочили ей в мужья.

Да и впрямь жених оказался не подарком. Восемнадцатилетний потомок древнего рода Вельфов, племянник супруги императора Священной Римской империи Карла VI, шурин будущего прусского короля Фридриха II и двоюродный брат наследницы австрийского престола Марии Терезии выглядел лет на 14–15: маленького роста, щуплый и застенчивый, он совсем не был похож на красавца-принца на белом коне, о котором мечтают романтические барышни во все времена. Саксонский посланник Лефорт уже в мае 1733 года доложил своему курфюрсту: «…уверяют, что принц Бевернский не нравится принцессе». Английский посол лорд Джордж Форбс в сентябре также сообщил, что жених не нравится принцессе Анне, более того, у него есть враги при дворе, и уже распространен слух, что он страдает «падучей» — эпилепсией, и высказался еще более определенно: «Брака не будет»51. А тут еще отец невесты Карл Леопольд объявил протест против оскорбительного для его чести брака: вторгшиеся в мекленбургские владения брауншвейгские войска причинили герцогу огорчения и убытки, да и вообще он наметил выдать дочь за одного из французских принцев.

Беглого герцога всерьез никто не принимал. Едва ли кого из государственных людей беспокоили и чувства юной племянницы императрицы. Однако намеченная на лето помолвка так и не состоялась. Остерман был сторонником заключения брачного союза и не раз заявлял брауншвейгцам, что не видит для него препятствий: «Никто другой, кроме вашего принца Антона Ульриха, не получит и не должен получить принцессу Мекленбургскую». А Бирон открыто посмеивался над брауншвейгским посланником Кништедтом; как мы увидим, у него появились собственные виды на принцессу. Британский резидент Рондо получил от своего правительства инструкции препятствовать заключению брака, который мог усилить позиции России в Европе, а потому старался внушать придворным, что принц слаб здоровьем и не годится на роль отца будущего российского императора.

В итоге государственное дело о свадьбе Анны Леопольдовны повисло в воздухе. Впрочем, обошлось без скандала. Уже получивший от отца благословение на брак Антон Ульрих являлся почетным гостем российского двора. Поскольку он формально прибыл для поступления «в службу ее императорского величества», то и продолжал до лучших времен на ней состоять — шефом своего расположенного на далекой Украине полка, без урона чести, который был бы нанесен в случае получения официального отказа на предложение руки императорской племяннице.

Мы уже никогда не узнаем, какое впечатление произвел на Анну юноша, которого предназначили ей в мужья. Судя по их дальнейшим отношениям, едва ли оно было благоприятным.

Может быть, и у тетки-императрицы дрогнуло сердце, когда она вспомнила, как ее саму почти четверть века назад выдали замуж за такого же юного и слабенького немецкого принца Фридриха Вильгельма из Курляндии. В Петербург ее жених прибыл далеко не в лучшем состоянии, и его министры даже заикнулись было о переносе свадьбы на более поздний срок. Однако ее грозный дядя Петр I торопился в поход на турок и медлить не желал. 31 октября 1710 года свадьба состоялась; сам государь был и распорядителем — «обер-маршалом», и посаженым отцом новобрачной. Торжество прошло с «магнифи-циенцией» в петровском духе: кортеж лодок по Неве доставил невесту в белом роскошном платье, с бриллиантовой короной на голове, в дом, предоставленный жениху, а потом во дворец Меншикова. Далее последовали фейерверки, танцы, роскошный пир. Гостей усердно «трактовали» — по выражению самого царя, «до состояния пьяного немца»; это обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе молодоженов. Бедный Фридрих Вильгельм выехал из Петербурга уже совсем больным и скончался 13 января 1711 года на почтовой станции по дороге домой. Для Анны, выбравшейся было из-под опеки не любившей ее матери и сурового дяди, эта смерть означала крушение надежд. С тех пор она так и осталась вдовой — претенденты на ее руку отметались либо Петром, либо окрестными монархами — и прожила 20 лет в захолустной Курляндии.

Едва ли Анна-старшая мечтала о такой доле для племянницы. Но теперь уже она сама была не девицей на выданье, а повелительницей империи и должна была руководствоваться не сантиментами, а государственными интересами. Племянница получила свою резиденцию — бывший дом покойного генерал-прокурора и кабинет-министра П. И. Ягужинского; там же теперь заседал Кабинет министров. Анна-младшая должна была подчиняться дворцовому церемониалу: присутствовать на богослужениях, праздниках и прочих протокольных мероприятиях, переезжать с двором в Летний дворец и Петергоф, сопровождать императрицу в ее выходах. Наблюдатели отмечали присутствие при государыне обеих молодых родственниц — Анны и Елизаветы — и сравнивали их.

«В центре партера стояли три кресла; в среднем сидела ее величество, а по бокам — принцессы в роскошных одеждах. Принцесса Анна была в малиновом бархате, богато расшитом золотом; платье было сшито, как и подобает инфанте. Оно имело длинный шлейф и очень большой корсет. Кудрявую головку Анны красиво покрывали кружева, а ленты были приколоты так, что свисали примерно на четверть ярда. Ее шемизетка[10] была собрана шелком в складки и плотно прилегала к шее. У нее были четыре двойных гофрированных воротника, на голове бриллианты и жемчуг, а на руках браслеты с бриллиантами. Одежды принцессы Елизаветы были расшиты золотом и серебром, а всё остальное не отличалось от одежд принцессы Анны» — такими увидела спутниц государыни на оперном представлении английская гувернантка Элизабет Джастис.