В декабре 1938 года состоялось подписание франко-германского соглашения, гарантировавшего неприкосновенность существующих границ. Многим казалось, что мир для целого поколения – и вправду не пустые слова. Однако уже вскоре после подписания Мюнхенского соглашения, в конце октября 1938 года, германская сторона предложила польскому руководству начать переговоры по спорным вопросам. В частности, речь шла о двух проблемах. Первой был статус Данцига, германского города, который после Первой мировой войны перешел под контроль Лиги Наций. Польша являлась главной сторонницей сохранения этого статуса, немцы, напротив, стремились присоединить его к рейху. Второй проблемой являлся так называемый «польский коридор» – протянувшаяся с юга на север полоска польской территории, дававшая стране выход к Балтийскому морю. Эта полоска разрезала территорию Германии на две части, отсекая Восточную Пруссию от остального рейха. В Берлине требовали права провести по этой полосе экстерриториальные железную и автомобильную дороги, которые связали бы между собой две половинки Третьего рейха.

Требования были сравнительно умеренные – в первую очередь чтобы не вызывать преждевременную тревогу в других европейских столицах. Как показал чехословацкий кризис, в случае уступок противоположной стороны ровным счетом ничто не мешало Гитлеру впоследствии их увеличить. Однако даже эти небольшие требования были неприемлемы для поляков. Польское руководство явно переоценивало силу своего государства, собираясь и дальше проводить независимую политику и не становиться сателлитом ни одной из великих держав. Выполнение германских требований представлялось польским политикам несовместимым с государственным суверенитетом их страны.

На протяжении всех зимних месяцев продолжались переговоры. В начале 1939 года гитлеровские эмиссары фактически предложили полякам сотрудничество в борьбе против Советского Союза, обещая поделиться в случае успеха частью добычи. Насколько всерьез говорили немцы? Известно, что Гитлер, в отличие от многих германских военных и дипломатов, не питал какой-то особой ненависти к Польше и был вполне способен пойти на временный компромисс с ней. Как бы то ни было, поляки снова отказались – они готовы были обсуждать равноправное партнерство, но не опускаться до положения сателлита. Сегодня некоторые польские историки открыто сожалеют о том, что в 1939 году в Варшаве не пошли на союз с Гитлером…

Тем временем в Европе одно событие следовало за другим. 15 марта 1939 года части вермахта вошли в Прагу. Формально Гитлеру вновь удалось решить проблему мирным путем: подстрекаемые им словаки объявили о своей независимости, а президент Гаха под его напором заявил, что вверяет судьбу оставшейся части страны в руки германского фюрера. Чешские земли были превращены в «протекторат Богемия и Моравия».

Реакция западноевропейских стран, согласно Мюнхенскому соглашению выступивших в роли гарантов границ Чехословакии, оказалась на первых порах довольно вялой. Выступая в парламенте, Чемберлен заявил, что «словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство Его Величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством». Воевать из-за агонизировавшего чехословацкого государства по-прежнему никто не собирался. Более того – через некоторое время нацисты даже получили из Лондона чехословацкий золотой запас, который был заблаговременно отправлен туда чехами после Мюнхена.

Однако кое-что все же поменялось. Если прежнюю германскую экспансию еще можно было подвести под формулу «реализация права немецкой нации на самоопределение», то мартовская история не лезла ни в какие ворота. Поэтому Чемберлен, не прекращая попыток достичь взаимопонимания с Берлином, одновременно решил указать немцам на границы, которые им не следует пересекать. 31 марта, выступая в парламенте, Чемберлен заявил: «В случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах. Оно дало польскому правительству заверение в этом. Я могу добавить, что французское правительство уполномочило меня разъяснить, что оно занимает по этому вопросу ту же позицию, что и правительство Его Величества».

Хочу подчеркнуть одну важную вещь: предоставление гарантий Польше не являлось, как это часто утверждается, свидетельством полного отказа от политики «умиротворения». Попытки договориться с Гитлером продолжались и дальше. Однако политическая элита и общественное мнение европейских стран были не готовы к новым уступкам, которые означали бы полную капитуляцию перед Гитлером. Поэтому к господствовавшему ранее «прянику» было решено добавить какой-никакой «кнут».

Реакция Гитлера оказалась жесткой. Как раз в конце марта поляки сказали окончательное «нет» немецким требованиям по поводу Данцига и экстерриториальных коммуникаций. В апреле германское правительство объявило о разрыве германо-польского пакта о ненападении, заключенного в январе 1934 года. Заодно Гитлер аннулировал и военно-морское соглашение с Британией 1935 года, хотя особого практического смысла в этом не было – немецкий флот был еще довольно далек от установленных лимитов. Однако с этого момента германская дипломатия начала работу над нагнетанием обстановки в Европе.

Многочисленные документы свидетельствуют, что уже тогда, весной 1939 года, Гитлер принял окончательное решение начать войну из-за польского вопроса. В апреле он утвердил план «Вайс», который послужил основой для будущей кампании. Начало войны было намечено на конец августа.

Встает вопрос о том, могло ли это решение измениться. Представляется, что единственно возможным вариантом такого развития событий были бы добровольные и весьма значительные уступки со стороны Польши. Но даже они не предотвратили, а лишь отсрочили бы начало боевых действий, и то сравнительно ненадолго. Гитлер полагал, что война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем больше шансов на победу есть у Германии.

Что же делали в это время советские дипломаты? В Москве искали возможности выйти из изоляции и не допустить соглашения западных держав с Гитлером за счет Советского Союза. Для этого было решено пойти двумя путями: с одной стороны, продолжать попытки создания системы «коллективной безопасности», с другой – попробовать улучшить отношения с Третьим рейхом.

Собственно говоря, после горького урока Мюнхенского сговора особого смысла в переговорах с Парижем и Лондоном для советской дипломатии не было. Тем не менее снова ставить все на одну карту имело еще меньше смысла и было попросту опасно. Наличие сразу нескольких открытых возможностей существенно повышало шансы на успех.

Уже в конце 1938 года состоялись первые контакты между советскими и германскими дипломатами. Стороны присматривались друг к другу, прощупывали почву. На одном из берлинских приемов Гитлер неожиданно долго и дружелюбно разговаривал с советским представителем. В свою очередь, в своей произнесенной в марте 1939 года речи о международном положении Сталин неожиданно сдержанно высказался по поводу Третьего рейха, обрушившись в то же время с жесткой критикой на Британию и Францию. Одновременно весной 1939 года обсуждались возможности улучшения экономических отношений, в чем обе стороны были заинтересованы. Однако в целом и в Москве, и в Берлине заняли по отношению друг к другу осторожную и выжидательную позицию.