– Ишь ты! – сказал Сикстен. – Этот номер тебе не пройдёт. Ты выйдешь на свободу, когда я того пожелаю, и ни минутой раньше. Хорошо, если через год, а то и через два! Кстати, куда вы девали Мумрика?

– Да, куда вы, например, девали Мумрика? – спросил Йонте и нетерпеливо ткнул Андерса в бок.

Андерс прыснул и изогнулся, словно червяк. Предводитель Белых роз страшно боялся щекотки! Сикстен даже просиял от такого открытия. Рыцари Алой розы не мучили своих пленников. Но кто сказал, что их нельзя щекотать?

На пробу он легонько тронул Андерса под ложечкой. Результат превзошёл все ожидания. Андерс фыркнул, как бегемот, и согнулся пополам.

Воспрянувшие духом Алые дружно бросились на свою жертву. Несчастный вождь Белых роз стонал, пищал и икал от смеха…

– Куда вы спрятали Мумрика? – допытывался Сикстен, ощупывая его рёбра.

– О… ой! О… – задыхался Андерс.

– Куда вы спрятали Мумрика? – вторил Бенка, добросовестно щекоча ему пятки.

Новый приступ смеха чуть не задушил пленника.

– Куда вы спрятали Мумрика? – осведомился Йонте, щекоча Андерса под коленкой.

– С-с-да-даюсь! – простонал предводитель Белых. – В Прериях, около Усадьбы, надо идти по той тропинке…

– А потом? – спросил Сикстен, угрожающе держа палец наготове.

Но никакого «потом» не последовало. Случилось нечто совсем непредвиденное. Послышался громкий треск, и комната Йонте погрузилась в непроницаемую тьму. Маленькая электрическая лампочка, единственная в комнате, разлетелась на тысячи осколков.

Пленённый вождь был поражён не менее, чем его мучители. Но он раньше всех пришёл в себя. Под покровом темноты Андерс угрём проскользнул в дверь и был таков. Предводитель Белых роз вырвался на свободу!

А на крыше напротив Калле озабоченно прятал в карман рогатку.

– Придётся достать деньги из копилки и купить Йонте новую лампочку, – произнёс он с раскаянием.

Благородному рыцарю Белой розы не пристало портить чужое имущество, и Калле твёрдо знал, что должен возместить убытки.

– Но ты ведь понимаешь, это было просто необходимо, – сказал он Еве-Лотте.

Ева-Лотта утвердительно кивнула.

– Совершенно необходимо, – согласилась она. – Нашему вождю грозила опасность. И Мумрику тоже. Это было действительно необходимо.

В комнате Йонте зажёгся карманный фонарик. Жёлтый луч обежал все углы, и Алые с горечью обнаружили, что пленник исчез.

– Удрал! – закричал Сикстен и метнулся к окну. – Какой ещё проклятый пёс разбил лампу?

Об этом можно было и не спрашивать. Два тонких силуэта виднелись на крыше напротив. Свист Андерса дал им понять, что их предводитель свободен, и они приготовились отступать.

С риском для жизни Калле и Ева-Лотта кинулись бежать по крыше. Нужно было спуститься вниз и скрыться, прежде чем подоспеют Алые. Они бежали уверенно, с лёгкостью и ловкостью, которую привила их крепким тринадцатилетним телам дикая и вольная жизнь.

Вот они достигли лестницы и начали стремительно спускаться, первая – Ева-Лотта, вплотную за ней – Калле. В комнате Грена было темно, гость, очевидно, ушёл. Но они сейчас и не думали о Грене, все мысли были заняты Алыми.

– Да скорей же, мне некогда, – нетерпеливо шептал Калле.

Внезапно шторы с треском взвились вверх, и в окно выглянул старик Грен. От неожиданности и испуга у Калле разжались руки, и он с грохотом свалился на землю, чуть не сбив с лестницы Еву-Лотту.

– Неужели тебе так уж некогда? – язвительно заметила Ева-Лотта.

Судорожно цепляясь за лестницу, чтобы не грохнуться вслед за Калле, она с умоляющим видом повернулась к Грену. Но Грен только взглянул своими грустными стариковскими глазами на Калле, который лежал чуть живой на земле, и произнёс грустным стариковским голосом:

– Так-так, весёлые детские забавы! Весёлые невинные детские забавы, так-так!

У Евы-Лотты и Калле не было времени объяснять Грену, почему они очутились на его лестнице. Впрочем, сам Грен как будто не видел в этом ничего особенного или необычного. Видно, понимал, что весёлые невинные детские забавы иногда требуют лазания по соседским лестницам.

Калле и Ева-Лотта торопливо попрощались и бросились наутёк, но старик словно и не заметил этого. Он только тихо вздохнул и опустил шторы.

В тёмном закоулке позади дома Грена трое рыцарей Белой розы вновь соединились. Они крепко пожали друг другу руки, и вождь сказал:

– Хвалю за доблесть, орлы!

Но теперь надо было бежать, потому что в дальнем конце переулка послышался нарастающий шум. То Алые наконец пришли в себя и жаждали мести.

Уснувшие было в своих домишках обитатели Плутовской горки сразу пробудились. Насмерть перепуганные, они спросонок ничего не могли понять. Что это? Шабаш ведьм? Да что же это? Что случилось? Не волнуйтесь: это всего только трое благородных рыцарей Белой розы буйными скачками несутся по булыжной мостовой. А в пятидесяти метрах от них – столь же благородные рыцари Алой розы. Разумеется, их скачки не менее буйны, а пронзительные, возбуждённые голоса по силе вряд ли уступают хорошей пожарной сирене.

Расстояние между противниками не сокращалось. Белые розы, петляя между домами, мчались так, что в ушах свистело. Радостной улыбкой встречали они доносившиеся издали громогласные декларации Сикстена о том, что произойдёт, когда он их поймает.

Дикое упоение овладело Калле. Вот это жизнь! Это не хуже, чем ловить бандитов! Тем более что выслеживать бандитов можно было только в воображении, а в действительности их, судя по всему, не существовало. Зато топот преследователей, прерывистое дыхание Андерса и Евы-Лотты, неровные булыжники под ногами, тёмные улочки и погружённые во мрак заманчивые закоулки и дворы, где можно спрятаться, – всё это было на самом деле. И до чего же здорово! Как послушно тело, быстры ноги и как легко дышится! Калле мог бежать так хоть всю ночь. Он чувствовал в себе небывалые силы. Что там Алые, – целая свора гончих собак не догнала бы его сейчас!

А что, если подстроить так, чтобы преследователи гнались за ним одним? Легче будет запутать их совсем и отделаться от погони!

– Спрячьтесь! – крикнул Калле Андерсу и Еве-Лотте. – Я их обману!

Андерс нашёл его предложение дельным. Когда надо обмануть Алых, все выдумки хороши! За следующим же поворотом Андерс и Ева-Лотта мгновенно влетели в тёмную подворотню и притаились там, безмолвные и запыхавшиеся.