Наступила пугающая, неприятная тишина.

– Давай начнем с того, что ты нам расскажешь, как прошел твой день, – сказала Кейт, стараясь снять напряжение. – Или ты хочешь послушать про мои дела?

Отец невольно улыбнулся.

– Прежде всего, – сказал он, – я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас пугался. Вам предстоит услышать обо мне неприятные вещи. Но вам следует знать главное – я невиновен. Мел говорит, что мы можем выиграть дело.

– Разумеется, мы знаем, что ты невиновен, Бен, – сказала Шарон. – Вот только в чем ты невиновен?

Рааб нервно перевел дыхание и осторожно переместил Эмили на ближайшее кресло.

– Отмывание денег. Заговор с целью совершить мошенничество. Помощь и подстрекательство в криминальной деятельности. Этого достаточно?

– Заговор… – Шарон смотрела на него с отвисшей челюстью. – Какой заговор, Бен?

– Главное, они обвиняют меня в том, – он переплел пальцы, – что я поставлял товар людям, которые затем использовали его в дурных целях.

– Товар? – повторила Эмили, ничего не понимая.

– Золото, солнышко, – пояснил Бен.

– И что в этом плохого? – возмутилась Кейт. – Ты же занимаешься торговым бизнесом, разве не так?

– Поверь мне, я пытался им это доказать. Но так вышло, что я совершил ряд ошибок.

Шарон не сводила с него глаз.

– Кому ты продавал золото, Бен? О каких людях ты тут говоришь?

Рааб проглотил слюну. Подвинулся поближе к жене и взял ее за руку.

– О торговцах наркотиками, Шарон. Колумбийцах.

Шарон ахнула, потом недоверчиво рассмеялась:

– Ты, верно, шутишь, Бен.

– Дело в том, что я не знал, кто они такие, я всего лишь поставлял золото, вот и все. Шарон, ты должна мне верить. Но есть еще кое-что. Я представил их кое-кому. Кто изменил то, что я им продавал. Нелегально. Они делали из золота кухонный инвентарь, пресс-папье, инструмент. Потом все красили. И отправляли домой.

– Домой? – прищурилась Шарон. Повернулась к Кейт. – Я не понимаю.

– Вывозили из страны, Шарон. В Колумбию.

Шарон прижала ладонь к щеке.

– О Господи, Бен, что ты натворил?

– Слушай, эти люди ко мне пришли, – Рааб сжал ее руку для убедительности, – и я не знал, кто они такие и чем занимаются. Просто какая-то экспортная компания. Я делал то, что делал всегда. Я продал им золото.

– Тогда я не понимаю, – вмешалась Кейт. – Как они могли тебя за это арестовать?

– К сожалению, ситуация несколько сложнее, ягодка, – сказал отец. – Я познакомил их с кое-кем, кто мог им помочь сделать то, что они хотели. И еще: я брал плату. В результате создалось впечатление, что я был участником этой аферы.

– Ты был?

– Кем был, Шарон?

– Ты был участником этой аферы?

– Разумеется, нет, Шарон, я всего лишь…

– Кому, черт возьми, ты их представил, Бен? – Голос у Шарон стал резким и взволнованным.

Рааб откашлялся и опустил глаза.

– Гарольду Корнрейху. Его тоже арестовали.

– Милостивый Боже, что же вы вдвоем натворили?

Кейт почувствовала, как все в животе сжалось. Гарольд Корнрейх был одним из отцовских деловых партнеров. Они вместе ездили на торговые ярмарки. Гарольд и Одри присутствовали на ее бар митцва. Создавалось впечатление, что они были двумя глупыми белыми, которых заманили в ловушку. Но дело в том, что ее отец был далеко не глупым человеком. И он брал деньги – у преступников. Торговцев наркотиками.

Не обязательно быть опытным юристом, чтобы сообразить, что такие поступки ему даром не пройдут.

– Поймите, нет никаких оснований утверждать, что я знал, что происходит, – сказал отец. – Я даже не совсем уверен, что они хотят сконцентрироваться на мне.

– Бен, чего они хотят? – спросила Шарон, глядя на него широко открытыми тревожными глазами.

– Они хотят, чтобы я запел.

– Запел?..

– Дал показания, Шарон. Против Гарольда. Ну и колумбийцев тоже.

– В суде?

– Да. – Он обреченно вздохнул. – В суде.

– Нет! – Шарон встала. В ее глазах стояли слезы гнева и удивления. – И таким образом мы будем жить по-прежнему? Перебросив государственные обвинения на одного из твоих самых близких друзей? Ты ведь не собираешься так поступить, правда, Бен? Это ведь равносильно признанию своей вины. Гарольд и Одри наши друзья. Ты продал этим людям золото. Что они с ним сделали – их личное дело. Мы будем бороться, верно, Бен? Разве не так?

– Разумеется, мы будем бороться, Шарон. Вот только…

– Что еще, Бен? – Шарон не сводила с него пронзительного взгляда.

– Дело в том, что те деньги, которые я получал все эти годы, Шарон, не помогают мне выглядеть без вины виноватым.

Он говорил громче, чем обычно, и в его голосе было нечто, чего Кейт никогда раньше не слышала: страх и сознание вины. Так что, возможно, ему не удастся выкрутиться. Они все сидели и смотрели на него, пытаясь понять, что же все это означает.

– Тебя ведь не посадят в тюрьму, правда, папа?

Это спросил Джастин. Голос у него был взволнованным, он даже немного заикался. И этот вопрос был в данный момент на уме у всех присутствующих.

– Конечно, нет, чемпион. – Рааб притянул сына поближе и погладил его пушистые волосы. Но смотрел он мимо него, на Кейт. – Никто из этой семьи не попадет в тюрьму!

Луис Прадо никогда не задавал много вопросов.

Он жил в Соединенных Штатах уже четыре года. В его бумагах значилось, что он приехал навестить сестру, но это было ложью. Никаких родственников у него здесь не было.

Он приехал сюда работать. Его выбрали, потому что он успел уже отличиться дома. То, что он делал, Луис делал хорошо. Он работал на Меркадо. Грязная работа. Ты ее делаешь только потому, что поклялся. В лицо никому не смотришь. Смотришь сквозь них. И не спрашиваешь почему.

Эта работа помогла ему выбраться из трущоб Карменеса. Давала ему возможность каждый месяц посылать деньги домой жене и ребенку, причем о таких деньгах он раньше и мечтать не мог. Он мог покупать себе дорогие костюмы, и заказывать частные столики в танцевальных клубах, и оплачивать услуги случайных женщин, которые смотрели на него с гордостью.

Эта работа отделила его от desesperados, оставшихся дома. Людей, которые были ничем, ничего из себя не представляли.

Водитель, озорной мальчишка по имени Томас, крутил ручку радио в сделанном на заказ «кадиллаке» и одновременно вел машину.

– Ха! – Он стучал ладонями по рулевому колесу в такт сальсы. – Хосе Альберто. El Canario.