Слова звучат отрывно, падают как камни в гулкую тишину зала, отлетают от лепнины, отражаются в овальных зеркалах. Юноша нервно оборачивается и испуганно смотрит на своего отца.

— Ваше Величество, — Парт делает шаг вперёд. — Дормунд ещё совсем ребёнок… Ему едва минуло двенадцать…

— У него предостаточно родственников, — резко обрывает Тибр. — Вы с Везулией поможете ему править королевством. К тому же, отрекаясь от престола, я сам не собираюсь умирать. Трон может занять только прямой наследник по крови, это моё слово. А Везулия… Везулия нездорова. Она станет королевой-матерью.

Собственное имя раскалывает мою голову надвое, как топор палача. Кажется, я не осознаю, что стану королевой-матерью. Кажется, даже по отдельности эти слова ничего не значат для меня. Неужели я — королева? Неужели я — мать? Окружение мутится, расплывается, но я стою ровно, как и подобает правительнице. Как учили меня всю мою жизнь, ни жестом, ни вздохом не выказываю своего состояния.

— Вы знаете, я не честолюбив, — задирает подбородок мой муж. — И никогда не стремился к власти. Но Дормунд нуждается в защите… и воспитании. Он ещё слишком юн и порывист. Позвольте мне провести исследования его гена, чтобы постичь природу вашей уникальной магии. Возможно, я найду причину, по которой истинные Иверийцы не могут иметь больше одного ребёнка. Найду и устраню. Возможно, мы с принцессой Везулией подарим Квертинду ещё наследников…

Парт Иверийский берёт меня за руку, обнимает. Глаза его горят от предвкушения и восторга, и я не понимаю, что так влияет на него — близость моего тела или рассуждения об исследованиях.

— Не позволю, — заявляет Тибр. — Вы больше не в Веллапольском княжестве, Парт, где простительны эксперименты над природой и сущностью. Квертинд не терпит вмешательства в предназначение, и он очень много раз доказывал это в своей истории.

— Но ваша магия должна принадлежать народу Квертинда!.. — неуместно настаивает Парт.

— Наша магия дана нам создателем для поддержания мира в королевстве, — Тибр тяжело поднимается, опираясь на копьё. — И если создатель решил, что только Иверийский род будет нести это бремя, то так тому и быть. Мы должны чтить волю Крона и благодарить его за милость. А вы пытаетесь обыграть бога, Парт. Это всегда заканчивается плохо. Кто знает, какое страшное зло вы способны породить в своих опытах.

Мой муж отстраняется и углубляется в свои размышления. Я остаюсь одна, прозрачная и невидимая, словно меня и нет в этом переполненном помещении. Люди смотрят сквозь мой стан, я просто разновидность света, невесомый луч. Один из тех, что пронзает тронный зал своим золотом, по которому катятся из открытых окон гомон толпы у подножья замка и шум людной площади.

Высокие арочные окна до самого пола впускают только часть солнечного света, и тени от длинных флажков извиваются на мраморном полу подобно ядовитым змеям. Я слышу, как кто-то ещё говорит Тибру об Иверийской магии, о Квертинде и его границах. О новом владении в северных горах, туманных и угрюмых, которые решено назвать Галиофскими. Придворные и знать выслуживаются, юлят и лебезят уже не только перед Тибром, но и перед Дормундом Иверийским, ожидаемо ставшим центром собрания. А я всё смотрю и смотрю на скорбный танец флажков, уже выцветших до серых тряпок, что пытается мне напомнить о смерти.

— Флажки! — вскрикиваю я и неожиданно вздрагиваю от собственного голоса.

Секундная молчаливая заминка в зале сразу же сменяется шепотками и тихими смешками. Но я не сдаюсь. Хоть и понимаю, как жалко выглядит эта попытка умалишённой принцессы принести пользу Королевству и поучаствовать в обсуждениях.

— Пора снимать флажки, — говорю уже чуть тише, обращаясь к Тибру. — Мой отец и ваш сын Галиоф погиб десять лет назад. Нужно отменить траур.

Испуганно озираюсь. Окружившие взгляды колют меня насмешками, высокомерием и изредка — снисходительностью. Особенно ранит последняя. В надежде найти защиту у мужа, я бросаюсь к нему, беру за руку, но он лишь отшатывается, оставляя меня наедине с моей глупостью. Наверняка — глупостью. Хоть я и не понимаю, что сказала такого, отчего заслужила неприятную реакцию.

— Мы снимем их, когда придёт время, — хмурится король.

Между бровей его залегла тяжёлая складка, знаменующая сожаление. Сейчас он особенно напоминает мне юного Дормунда. Такой же наклон головы, такая же напряжённая поза и лиловый взгляд, который он старательно отводит. Тибр пристыжен. Он стыдится своей ненормальной внучки Везулии. Он стыдится меня… Помоги мне, Крон. Помоги выдержать презрение и собственное безумие. Или дай сил прекратить это…

— Прошу простить, Ваше Величество, — между мной и Тибром в реверансе тяжело склоняется моя престарелая кормилица. — Везулии с самого утра не здоровится.

— Милда Торн, — удовлетворённо кивает Тибр в ответ на поклон женщины. — Отведите мою внучку в её покои. И вернитесь для назначения. Хочу отправить вас с супругом к новым землям, давно пора навести там порядок. Прибрежным городам нужна крепкая рука и верные Квертинду люди для укрепления наших позиций. Вы отправитесь в Нуотолинис — это крупный порт на границе северной территории. Сейчас там бушует серая хворь, и целителький дар вашей многочисленной семьи будет очень кстати.

— Разумно ли лечить бывших веллапольцев? — вклинивается один из советников со знаком трёхглавой змеи на одежде. — Может стоит подождать, пока болезнь сама выкосит ряды местного населения? Они могут поднять мятеж, оправившись.

— Мы завоеватели, но не палачи, — строго отвечает Тибр. — И отныне эти люди — квертиндцы. Мы дадим им всё, что имеем сами — порядок, довольство и магию.

— Они обязаны присягнуть на верность королю! — взвизгивает Дормунд. — Верноподданство — первейшая обязанность каждого жителя, нового или старого!

Выходит неубедительно, но никто даже и не думает высмеивать будущего короля Квертинда. В ярком свете тронного зала глаза его под пушистыми светлыми ресницами кажутся пурпурными. И они беспрестанно бегают — от отца к прадеду на троне. Потом останавливаются на мне. Престарелая кормилица, спохватившись, больно дёргает меня за локоть и тащит прочь. Я едва успеваю перебирать ногами в мелких туфельках. Каблуки почти не стучат, и двор быстро теряет ко мне интерес, переключившись на моего сына. Тот кидает последний стыдливый взгляд мне вслед и пытается приосаниться. Высоко задирает подбородок, кладёт ладонь на эфес клинка и приподнимает уголки губ, изображая доброжелательное лицо. Всё верно, мой сынок. Тебя очень хорошо научили. Нас всех этому учат. Всех принцев и принцесс.

— Пришла пора расставаться, Ваше Высочество, — вздыхает поседевшая Милда Торн, утаскивая меня из величественного зала. — Столько лет я вас берегла, а теперь отсылает меня правитель за верную службу. Воистину говорят, королевская благодарность обрекает на большее служение.

Коридоры Иверийского замка проносятся мимо меня расписными картинами магов Нарцины. Некоторые ещё свежие — пахнут краской и маслом. И зовут меня в свои истории…