Александр Кугель восторженно писал о «народной целине», выдвинувшей самобытные таланты: «Оттуда выходят Шаляпины, Плевицкие, Горькие, — выйдут еще сотни и тысячи талантливых, оригинальных, органических натур».

Музыковеды отмечали, что Плевицкая изменила русскую эстраду. До нее торжествовал салонно-театрализованный лиризм. А самой известной исполнительницей народных песен была Анастасия Дмитриевна Вяльцева. В ее судьбе есть нечто схожее с Плевицкой. Она тоже выросла в простой семье, у нее тоже было меццо-сопрано. И она вышла замуж за офицера с весьма изменчивой судьбой.

Генерал Василий Викторович Бискупский вошел в историю, как и генерал Николай Владимирович Скоблин. В царские времена они служили в одной армии, после революции их пути разошлись.

«Бискупский женился на известной исполнительнице романсов Вяльцевой и долго сумел скрывать этот брак, оставаясь в полку, — вспоминал генерал Петр Врангель. — Такое фальшивое положение всё же продолжаться не могло, и за два года до Первой мировой войны Бискупский полковником ушел в отставку. Он бросился в дела, основывал какие-то акционерные общества по разработке нефти на Дальнем Востоке, вовлек в это дело ряд бывших товарищей и, в конце концов, жестоко поплатился вместе с ними».

Анастасия Вяльцева, изумительно исполнявшая романсы, заболела раком крови и умерла молодой. Василий Бискупский вернулся в армию. После Февральской революции уехал в Киев, поступил в украинскую армию гетмана Павла Петровича Скоропадского, тоже бывшего царского генерала. Скоропадский недолго возглавлял Украину. Он бежал, с ним и другие офицеры. Бискупский обосновался в Германии и после прихода нацистов к власти пошел на службу Адольфу Гитлеру…

Александр Викторович Затаевич, еще один бывший офицер, увлекавшийся народной музыкой (впоследствии народный артист Казахской ССР), писал об Анастасии Вяльцевой: «С нею, ни по красоте вокальных средств, ни по общей изысканности ее сценического Erscheinung (облик. — Л. М.), не может спорить г-жа Плевицкая. Но зато от многих песен г-жи Плевицкой веет то свежестью родных, привольных полей, то таинственностью дремучей дубравы, где скрывались Соловьи-разбойники, то просто юмором, удалью народного творчества».

Надежда Васильевна не только сменила традиционный для эстрады репертуар, но и привнесла на сцену народные традиции исполнения.

«Плевицкая не кончала ни консерватории, ни филармонии, дыхание у нее не развито, голос на диафрагме не поставлен, общее музыкальное образование более чем скудное, а между тем она увлекает самую взыскательную публику, — писал в 1910 году Сергей Мамонтов. — Когда госпожа Плевицкая появляется на эстраде, вы видите перед собою простую, даже некрасивую русскую женщину, не умеющую как следует носить своего концертного туалета.

Она исподлобья недоверчиво смотрит на публику и заметно волнуется. Но вот прозвучали первые аккорды рояля — и певица преображается: глаза загораются огнем, лицо становится вдохновенным, красивым, появляется своеобразная грация движений, и с эстрады слышится захватывающая повесть бесхитростной русской души».

Что она тогда пела? «Ухарь-купец», «По старой Калужской дороге», «Есть на Волге утес», «Помню, я молодушкой была», «По тихим степям Забайкалья», «Раскинулось море широко»…

Оказавшись в Ялте, Плевицкая пришла в городской театр, где гастролировала украинская группа Степана Александровича Глазуненко, актера и антрепренера, и предложила свои услуги. Она вышла на ялтинскую сцену — и ее ждал полный успех. На второй концерт певицы раскупили все билеты.

И ее пожелал пригласить к себе министр двора барон Владимир Борисович Фредерихс (в 1913 году его возведут в графское достоинство), разместившийся в гостинице «Россия». Попросил спеть для узкого круга. Приглашение Плевицкой передал командир конвоя его величества князь Юрий Иванович Трубецкой.

Дворцовый комендант Владимир Александрович Дедюлин пожалел, что императора нет в Ливадии:

— Он бы, наверное, пожелал бы послушать вас. Он так любит народную песню.

«На первых порах ее дела шли плохо, — вспоминал импресарио Илья Ильич Шнайдер. — Никто не знал новую концертантку, и сборы ее концерты совсем не делали. В своих странствиях попали Плевицкие в Ялту. В это же время в Ялте отдыхал знаменитый импресарио Резников. Как-то Резников от скуки забрел на концерт в городской театр и был поражен. Сразу увидел, что перед ним самородок, народный талант, а опытом бывалого менеджера понял, что, если придать этой певице должный блеск, она сможет добиться большого успеха. И успех действительно был ошеломительный. Гастроли в Ялте продлили».

После выступления Плевицкой у барона Фредерихса зрители, проведав о новой знаменитости, принятой в высших кругах, буквально повалили на ее концерты.

«А в Ливадийском дворце, — рассказывал Шнайдер, — Николай II, знавший толк в искусстве, услышал о молодом таланте. И вскоре она была приглашена к нему… Слух об этом мгновенно облетел всё Крымское побережье, все ялтинские отели и дачи, и назавтра муж Плевицкой вывесил над кассой театра анонс: „Все билеты проданы“. Резников тут же подписал с Плевицкой длительный контракт и снял в Москве на три вечера Большой зал Российского благородного собрания (ныне Колонный зал). Плевицкая имела неслыханный успех. Страна признала Плевицкую, полюбила ее».

Вершиной ее карьеры стал день, когда она пела перед императором. Это был миг ее торжества. Она добилась успеха! Она оценена по достоинству! Ее слушает и ей аплодирует сам Николай II.

История эта в воспоминаниях Надежды Васильевны описана в восторженных тонах:

«В дверь постучали. Выбежав на стук, Маша вернулась с ошалелыми, круглыми глазами: просит приема московский губернатор Джунковский.

— Милости прошу, — сказала я входящему генералу Джунковскому. Губернатор был в парадном мундире.

Мне была понятна оторопь Маши при появлении в нашей скромной квартире блестящей фигуры: было с чего ошалеть.

— Я спешил к вам, Надежда Васильевна, прямо с парада, — сказал Джунковский. — Я приехал с большой просьбой, по поручению моего друга, командира сводного Его Величества полка генерала Комарова. Он звонил мне утром и просил, чтобы я передал вам приглашение полка приехать завтра в Царское Село петь на полковом празднике в присутствии Государя Императора.

— Кто же от своего счастья отказывается, — сказала я, вставая. — Только как быть с моим завтрашним концертом? Ведь это мой первый большой концерт в Москве, да и билеты распроданы.

— С вашего позволения я беру всё это на себя. Я переговорю с импресарио, а в газетах объявим, что по случаю вашего отъезда в Царское Село концерт переносится на послезавтра.

От неожиданной радости белого утра, от цветов, которые свежо дышали в моей комнате, у меня приятно кружилась голова. Я видела из окна, как серый в яблоках рысак унес закутанного в николаевскую шинель статного московского губернатора.