черной луже, к которой липли ботинки: его глаза были широко раскрыты. Никогда его раньше не видел. К ружью пристала всякая дрянь, и у меня начались спазмы, как при рвоте, хорошо, желудок был пустой. Дверь была закрыта; не знаю, сама она закрылась или кто-то вошел, пока я спал, я даже не подумал, что кто-нибудь еще мог зайти. Я распахнул ее, чтобы подышать, стало чуть светлее. В растерянности я вышел и, не размышляя, направился прямо к расположению наших.

Мне повезло, что меня не подстрелили, и, добравшись до нашей линии обороны, я подал условный знак зажигалкой. Потом быстро пересек проспект и направился дальше по улочке с зажженной зажигалкой, чтобы все четко видели, что я не пытаюсь никуда просочиться, а если те, что напротив, пристрелят сверху, ну и ладно. Прошел по всему лабиринту, избегая мин и колючую проволоку, вокруг ни души. На первом нашем посту ко мне сразу спустился приятель, он не задавал никаких вопросов, ничего не говорил, настолько, наверное, я выглядел страшно; он просто усадил меня в углу на ящик: говорить я не мог. Через две минуты приехал джип и отвез меня в штаб. Я разделся и молча рухнул на раскладушку, ни о чем не думая.

Проснулся около полудня, яркое солнце било в окно. В комнате отдыха я лежал один: ребята уже снова отправились сражаться, еще слышался грохот гаубиц и пулеметов. На руках запеклась кровь; я принял душ, сбросил старую форму, надел новую, валявшуюся рядом, отчистил ружье. Бинокль разбился, часы я выкинул. Пошел и плотно позавтракал напротив поста, на улице ребята собирались залезть в джип, нагруженный гранатами и противотанковыми гранатометами. Расположившись на солнышке, я не спеша выпил кофе и съел три сэндвича; на секунду я вспомнил о Мирне, о ее обнаженном теле; интересно, ждала ли она меня.

А потом я вернулся на фронт, и так прошло три дня, пока меня не задели осколком в плечо. Дурацкое ранение, снаряд разорвался далеко, осколок возник ниоткуда, просто невезуха. Я сам дошел до медпункта, но нужно было попасть в госпиталь, чтобы вынуть кусочек металла. Стало спокойнее, и мне велели из госпиталя пойти домой. Я немного стеснялся мешавшей повязки на руке, но радовался, что можно вернуться домой и отдохнуть. Меня психологически и физически измучили эти напряженные дни, я был на взводе, на лице отросла пятидневная щетина, под глазами легли круги, однако в глубине души я был счастлив, что победил в этом сражении, и горд сознанием того, что я — прославленный боец. Командир меня похвалил, поскольку удалось найти тот пулемет, который я спрятал. Распространились слухи, рассказывали, будто меня взяли в плен, а я сбежал, прикончив охранников голыми руками, будто меня пытали и тому подобное, всякие несуразицы.

Когда мы доехали до дома и Зак высадил меня из джипа перед бакалейной лавкой, сказав, что зайдет проведать, все уже знали, что я ранен. Бакалейщик вышел и меня поздравил. Народ начинал осознавать, что бойцы их защищают. Люди понимали, что случается с мирным населением, если квартал попадает в руки врагов.

Я поднялся по лестнице и вошел в квартиру. Мирна читала на балконе; она вздрогнула, уронила книгу, улыбнулась и взглянула на меня сверху вниз, покачав головой, словно говоря, что я неважно выгляжу.

— Пустяки, просто неделю нужно походить с повязкой.

Я не знал, о чем говорить, и она тоже.

— Все нормально?

— Да, матери лучше, питается она регулярно. Часто бомбили, и мы почти не выходили, только пару раз. Мы уже стали волноваться, что от тебя нет новостей. Соседка сказала, что тебя ранили.

— Ну что, решила? Согласна работать?

— Да, без проблем. Только хотелось бы знать, будет ли у меня выходной?

Я не понял зачем, но предположил, что так положено.

— Разумеется. Так ты согласна? Как видишь, я не собираюсь часто тебя беспокоить.

— Хорошо.

Она выглядела довольной.

— Тебе надо кого-нибудь предупредить, что ты сюда переезжаешь?

Я задал формальный вопрос, поскольку знал от бакалейщика, что у нее никого нет.

Да, мне нужно предупредить тетю. Я живу у нее.

— Ладно, если хочешь, сходи прямо сейчас. А она уже в курсе, что ты тут живешь?

— Да, конечно, она даже вчера заходила посмотреть дом.

Мне больше нечего было добавить. Она пошла в магазин и заодно к тете, чтобы забрать остальные вещи. Я устроился на балконе в кресле, которое вытолкал левой рукой. Меня ранили впервые. Странное ощущение, когда не можешь владеть правой рукой. Она висела как плеть, я и орешек не смог бы кинуть на расстояние одного метра. Врач сказал, что это нормально, что через неделю-другую ничего даже заметно не будет. В госпитале, после того как мне сделали снимок, рядом со мной на носилках лежал один штатский, изрешеченный осколками как толстая кровавая туша, похожая на раздавленную жабу. При выдохе у него надувались лиловые шарики: легкие, видимо, были прострелены. Я сидел, смотрел на него и думал, чувствует ли он еще что-нибудь. Наверное, ничего. Красный Крест постоянно подтаскивал на носилках, откуда свисали ошметки разных органов и трубки от капельниц, всяких растерзанных доходяг. Потребовалось, чтобы ребята за меня вступились, иначе всех этих мертвецов обслужили бы раньше меня. Так как хирурги занимались тем, что кромсали все это скопище, их семьи вопили, машины скорой помощи сигналили, поблизости падали снаряды, то осколок мне вынула медсестра. Она взглянула на снимок, сделала укол, а я смотрел, как она вскрывала мне бицепс, пока Зак лил спирт на рану и угорал со смеху. Странно было наблюдать, как лезвие скальпеля нежно разрезало плечо, вошло в него, вышло, раздвинуло мышечную ткань, полилась кровь. Непонятно, как она его углядела, но ей удалось зацепить пинцетом крошечный металлический совершенно черный плоский, тоненький квадратный осколок размером в один сантиметр. Она сделала знак, и Зак медленно вылил полбутылки спирта на рану. Я не чувствовал ничего, кроме свежести. Врач вышел из операционной, можно было подумать, что он только что разделал тушу ягненка. Он посмотрел на медсестру и Зака с бутылкой и рассмеялся. Потом взглянул поближе и со смехом сказал, чтобы Зак прекратил лить. Посмотрел на снимок и добавил, что примерно через неделю все заживет и нужно будет снять швы. Потом вышел и, смеясь, крикнул: «Следующий!» Тогда медсестра зашила мне плечо иголкой, как носок. Потом объяснила, как следить за повязкой, как промывать рану, чтобы та не загноилась. Зак ответил, чтобы она не волновалась, у нас всегда найдется чем залить рану.

Теперь, удобно устроившись на балконе, я поглядывал на