Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды тихим утром один мальчишка, которого звали Пес, свистнул Самуэлю от автобусной остановки. Он с друзьями умудрился стащить целый мешок апельсинов из автофургона. Они только что вскрыли мешок карманным ножиком и делили добычу. Пес увидел, что Самуэль смотрит на них, свистнул ему и сказал:
«Поди сюда».
Самуэль не двинулся с места.
«Поди сюда. Скажу кое-что».
Самуэль перешел улицу и молча встал перед ребятами.
«Ел когда-нибудь такие?» – спросил Пес, держа в руке апельсин.
Самуэль покачал головой.
«Тогда сегодня ты счастливчик, потому что я поделюсь с тобой. Смотри, как надо чистить. – Он вгрызся в сочную мякоть, откусил кусок и стал чистить дальше. – Дай ему один, Бурда».
Мальчишка, весь в апельсиновом соке, бросил ему апельсин. Но Самуэль не поймал его. Апельсин укатился через тротуар в канаву. Ребята захихикали, когда Самуэль бросился за ним, опередив сестренку.
Первым делом он поднес апельсин к носу. И поразился остроте его запаха. Потом дал понюхать сестренке и сказал ей передать Мамаше. Она долго нюхала, прежде чем вернуть ему.
«Чего это?» – спросила она.
«Называется апельсин. Так мне сказали».
«Кто сказал?»
«Один из тех попрошаек».
«Ну, тогда будь уверен, что это неправда. Эта уличная ребятня ничего не знает. Они и в школу-то не ходили».
«А вы ходили в школу?»
«Я – нет. В моем детстве школ не было».
Мэри-Марта потянула его за руку:
«Так мы будем есть его?»
Он впился зубами в апельсин, как сделал Пес. Вкус оказался горький, просто ужас. Он взглянул на ребят – не смеются ли они над ним. Но они растянулись кверху животами, среди апельсиновых корок. Самуэль стал медленно чистить апельсин, брызгавший ему на руки, и увидел внутри дольки. Он разделил апельсин на три части и положил одну в рот сестренке, а другую – Мамаше. Вкус был просто золото. Пиршество. Текучее золото. Самуэль пожалел, что не выпросил еще.
Через несколько дней Пес снова позвал его:
«Поди-ка сюда. Есть разговор».
Самуэль сказал Мэри-Марте ждать на месте и перешел улицу.
«Мы идем в кино на Альберт-стрит. Ты – с нами?»
«У меня нет денег. Я не могу».
«Думаешь, у нас есть? – Пес рассмеялся. – Так проскользнем».
«А сестренке можно?»
«Она слишком мелкая. Оставь ее с Мамашей. Слепой с девочкой больше дадут, чем одной».
Фильм оказался американским, про гангстеров. И хотя он был черно-белым, для Самуэля словно ожили книжные картинки, озаренные нездешним светом. Он стал копировать акценты из фильма, вспоминать реплики и разыгрывать перед ребятами отдельные сцены. В общественном парке он стянул шляпу у спавшего на скамейке и стал строить из себя крутого, сдвигая козырек на глаза. Он изображал пистолет в кармане, стреляя из пальца в ребят, словно они были его врагами. Ему дали прозвище Американец и просили показывать сцены перед другими ребятами, которых не было с ними.
Так он стал уличным сорванцом. Сестренка попрошайничала без него, а он приносил ей ворованные сладости, чтобы она не говорила родителям, что он на целый день оставлял ее одну, а сам играл в красивую жизнь с беспризорниками.
В ГОРОДЕ ДНИ УЖЕ РОЖДАЛИСЬ ЗАМАРАННЫМИ. Виной тому были несусветная жара, мутное небо и дорожное движение, бесконечное и нестихающее.
Родители Самуэля бродили по улицам в поисках работы, хотя бы разовой, но им редко что-то подворачивалось. Случалось, они попрошайничали у бакалейных лавок или базарных ворот. В худшие времена отец стоял, потупившись, перед церковью и вымаливал милостыню. Когда ему бросали монеты, он кланялся, а потом входил в церковь, сжимая их в руке, чтобы не звякали, и молился.
Настал день, когда он вышел из церкви с пустыми руками и почувствовал, что не может вернуться привычной дорогой домой. Он пошел куда глаза глядят и бродил по красно-серым закатным улицам, пока не увидел толпу перед одним домом через дорогу. Там собралось человек сорок, они разговаривали вполголоса, но жестикулировали с самым решительным видом. Отец приблизился к ним, и вскоре они все вошли в дом, прошли через тесную прихожую и оказались в гостиной. На стенах и полу виднелись светлые прямоугольники, говорившие о том, что здесь стояла мебель, которую вынесли, чтобы расчистить пространство. На полу уже сидело множество человек, подтянув колени к груди. Отец сел рядом с человеком в форме домашнего слуги. Перед ними сидел человек в костюме, а рядом – в переднике мясника; от него пахло мылом и жиром.
Отец часто потом вспоминал свое первое собрание. Он был немногословным человеком, но до конца своих дней описывал это словно некое чудо, словно он там испытал перерождение.
«Я знать не знал, о чем они толкуют, – рассказывал он, – в том доме, в первый раз. Не понимал, о чем там речь. Слова слышал, но что я тогдашний мог понимать? Но я остался и стал слушать. Они все говорили, и чем больше говорили… ну, сложно это выразить. Я что-то почувствовал. Тут вот и тут, – он указывал себе на горло и на руки. – Я понял, они правду говорят, в их словах была правда. Я это знал. А большего знать и не надо».
Он вернулся туда на другой вечер. Но дверь была закрыта. Он постучал и услышал чей-то вздох и шаги, приближавшиеся по деревянному полу. Дверь открыл молодой человек. Он поправил на носу круглые очки и сказал:
«Могу я вам помочь?»
Отец Самуэля глянул мимо него в гостиную. Мебель стояла на своих местах. Деревянные скамейки с подушками. Четыре стула, несколько табуретов. Комод.
«А собрания сегодня не будет?» – спросил он.
«Нет, сегодня не будет. Только по средам и субботам, вечером».
Другой человек, постарше, вошел в гостиную из дальней двери. Он читал книгу, опустив голову. Отец Самуэля узнал в нем предводителя собрания.
«Что-нибудь еще?» – спросил молодой человек.
Тогда предводитель поднял взгляд от книги и увидел отца Самуэля. Он улыбнулся ему:
«Вам что-то нужно?»
«Он спрашивал насчет собраний», – сказал молодой человек.
«Я был вчера».
«И надеялись, что сегодня тоже будет собрание?»
«Да».
«Ну что ж, не вижу причины вам отказать. Мы можем провести