избушки,

  Выломан забор;

Здесь – дорога к деревушке,

  Там – в дремучий бор.

«Не найду в лесу девицы, –

  Думал хват Денис –

Уж красавицы в светлицы

  На ночь убрались».

Шевельнул донец уздою,

  Шпорой прикольнул,

И помчался конь стрелою,

  К избам завернул.

В облаках луна сребрила

  Дальни небеса;

Под окном сидит уныла

  Девица-краса.

Храбрый видит красну деву;

  Сердце бьется в нем,

Конь тихонько к леву, к леву –

  Вот уж под окном.

«Ночь становится темнее,

  Скрылася луна.

Выдь, коханочка, скорее,

  Напои коня».

«Нет! к мужчине молодому

  Страшно подойти,

Страшно выйти мне из дому

  Коню дать воды».

«Ах! небось, девица красна,

  С милым подружись!»

– «Ночь красавицам опасна».

  – «Радость! не страшись!

Верь, коханочка, пустое;

  Ложный страх отбрось!

Тратишь время золотое;

  Милая, небось!

Сядь на борзого, с тобою

  В дальний еду край;

Будешь счастлива со мною:

  С другом всюду рай».

Что же девица? Склонилась,

  Победила страх,

Робко ехать согласилась.

  Счастлив стал казак.

Поскакали, полетели.

  Дружку друг любил;

Был ей верен две недели,

  В третью изменил.

Князю А. М. Горчакову («Пускай, не знаясь с Аполлоном…»)*

 Пускай, не знаясь с Аполлоном,

Поэт, придворный философ,

Вельможе знатному с поклоном

Подносит оду в двести строф;

Но я, любезный Горчаков,

Не просыпаюсь с петухами,

И напыщенными стихами,

Набором громозвучных слов,

Я петь пустого не умею

Высоко, тонко и хитро

И в лиру превращать не смею

Мое гусиное перо!

Нет, нет, любезный князь, не оду

Тебе намерен посвятить;

Что прибыли соваться в воду,

Сначала не спросившись броду,

И вслед Державину парить?

Пишу своим я складом ныне

Кой-как стихи на именины.

 Что должен я, скажи, в сей час

Желать от чиста сердца другу?

Глубоку ль старость, милый князь,

Детей, любезную супругу,

Или богатства, громких дней,

Крестов, алмазных звезд, честей?

Не пожелать ли, чтобы славой

Ты увлечен был в путь кровавый,

Чтоб в лаврах и венцах сиял,

Чтоб в битвах гром из рук метал

И чтоб победа за тобою,

Как древле Невскому герою1,

Всегда, везде летела вслед?

Не сладострастия поэт

Такою песенкой поздравит,

Он лучше муз навек оставит!

Дай бог любви, чтоб ты свой век

Питомцем нежным Эпикура

Провел меж Вакха и Амура!

А там – когда стигийский брег

Мелькнет в туманном отдаленье,

Дай бог, чтоб в страстном упоенье

Ты с томной сладостью в очах,

Из рук младого Купидона

Вступая в мрачный чёлн Харона,

Уснул… Ершовой2 на грудях!

Опытность*

Кто с минуту переможет

Хладным разумом любовь,

Бремя тягостных оков

Ей на крылья не возложит,

Пусть не смейся, не резвись,

С строгой мудростью дружись;

Но с рассудком вновь заспоришь,

Хоть не рад, но дверь отворишь,

Как проказливый Эрот

Постучится у ворот.

Испытал я сам собою

Истину сих правых слов.

«Добрый путь! прости, любовь!

За богинею слепою,

Не за Хлоей, полечу,

Счастье, счастье ухвачу!» –

Мнил я в гордости безумной.

Вдруг услышал хохот шумный,

Оглянулся… и Эрот

Постучался у ворот.

Нет! мне, видно, не придется

С богом сим в размолвке жить,

И покамест жизни нить

Старой Паркой там прядется,

Пусть владеет мною он!

Веселиться – мой закон.

Смерть откроет гроб ужасный,

Потемнеют взоры ясны.

И не стукнется Эрот

У могильных уж ворот!

Блаженство*

 В роще сумрачной, тенистой,

Где, журча в траве душистой,

Светлый бродит ручеек,

Ночью на простой свирели

Пел влюбленный пастушок;

Томный гул унылы трели

Повторял в глуши долин…

 Вдруг из глубины пещеры

Чтитель Вакха и Венеры,

Резвых фавнов господин,

Выбежал Эрмиев сын1.

Розами рога обвиты,

Плющ на черных волосах,

Козий мех, вином налитый,

У Сатира на плечах.

Бог лесов, в дугу склонившись

Над искривленной клюкой,

За кустами притаившись,

Слушал песенки ночной,

В лад качая головой.

 «Дни, протекшие в веселье!

(Пел в тоске пастух младой)

Отчего, явясь мечтой,

Вы, как тень, от глаз исчезли

И покрылись вечной тьмой?

 Ах! когда во мраке нощи,

При таинственной луне,

В темну сень прохладной рощи,

Сладко спящей в тишине,

Медленно, рука с рукою,

С нежной Хлоей приходил,

Кто сравниться мог со мною?

Хлое был тогда я мил!

 А теперь мне жизнь – могила,

Белый свет душе постыл,

Грустен лес, поток уныл…

Хлоя – другу изменила!..

Я для милой… уж не мил!..»

 Звук исчез свирели тихой;

Смолк певец – и тишина

Воцарилась в роще дикой;

Слышно, плещет лишь волна,

И колышет повиликой

Тихо веющий зефир…

Древ оставя сень густую,

Вдруг является Сатир.

Чашу дружбы круговую

Пенистым сребря вином,

Рек с осклабленным лицом:

«Ты уныл, ты сердцем мрачен;

Посмотри ж, как сок прозрачен

Блещет, осветясь луной!

Выпей чашу – и душой

Будешь так же чист и ясен.

Верь мне: