Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Варвара с трепетом набрала мамин номер, а когда та не ответила, бросилась из квартиры по лестнице на три этажа вниз – к родителям, с каждой ступенькой благодаря небеса за то, что им удалось поселиться так близко друг к другу. Открыв дверь своим ключом, она обнаружила обоих в более-менее добром здравии за кухонным столом. Они мирно пили чай с сушками и обсуждали предстоящий сегодня мамин визит к врачу. На Варвару накатила ослепляющая волна ожидаемого гнева:
– Вы надо мной издеваетесь? Сколько раз я говорила, что когда вижу на телефоне сто пропущенных звонков, то автоматически считаю, что у вас случилось что-то страшное! А ты еще и трубку не берешь, мам!
– Варенька, прости, пожалуйста, я не слышала! – умоляющим голосом пролепетала мама, как бы всем телом стараясь стать еще меньше, съежиться в дрожащий комок – от страха перед этой могучей силой еще молодой ярости. – Просто ты обычно в это время уже просыпаешься, а я хотела спросить, во сколько мы сегодня выезжаем к доктору.
Варварино исступление мгновенно сменилось обжигающим стыдом. Как она могла забыть, что сегодня ей нужно везти маму к врачу?! Она быстро впадала в чувство вины, особенно по отношению к родителям, но сейчас оно ощущалось еще более отчетливо из-за причины ее забывчивости (снова мужчина!). Ее отношения с противоположным полом всегда были для ее родителей поводом для расстройства, и всегда она старалась компенсировать эту печаль дополнительной заботой о них. Настроение было напрочь испорчено, она буркнула что-то типа «выезжаем в три» и убралась в свою нору.
Придя домой, она дала волю слезам, в которых вылила все, что у нее накопилось: невыносимую, ощутимую, как физическая боль в груди, любовь к родителям, стыд за неумение показать им эти чувства, жалость к себе, такой бессильной перед собственной неотвратимо наступающей старостью, которая особенно пугает, когда перед глазами есть печальный пример немощи близких, сожаления об утраченных радостях жизни, сомнения в возможности счастья и при этом такую большую, почти бесконечную на него надежду…
Она решила проверить Олега на прочность еще и этим: написала ему, что сегодня не сможет с ним встретиться, потому что должна везти маму к врачу. И он тут же перезвонил:
– Во сколько и где вы будете. Я навещу своих и подъеду помочь.
Это был нокдаун. Варвара поняла, что бог послал ей лучшего мужчину на этом свете – и, договорившись о встрече и положив трубку, снова зарыдала. «Господи, неужели это происходит со мной?!» Такое счастье казалось ей совершенно незаслуженным.
А потом они с мамой отправились в поликлинику в центре Москвы. И еще на пути туда она получила от него сообщение, что он будет ждать у входа. И вопрос, который обезоруживал не предполагающей отказа формулировкой: «У меня по пути будет “Мак”. Что вам взять?» Она даже сделала скриншот этого его сообщения и отправила его подруге с подписью: «Ну как не любить такого мужчину!» И сама испугалась своих слов: ведь до сих пор она не признавалась себе в том, что чувства ее к нему так быстро превращаются из влюбленности в любовь, какой она раньше, пожалуй, и не знала.
Он действительно встретил их у пафосной лестницы в платную клинику (где, конечно, никто не ждал таких больных и старых, которые не могут подняться по крутым ступеням); и знакомство с мамой произошло совершенно естественно, без натужных приемов и нелепого названия «смотрины» (пусть речь идет и о женихе, а не о невесте); и он, такой большой и надежный, нес ее маленькую маму по лестнице на руках, а потом развлекал в коридоре интересной и пересыпанной шутками беседой, пока они ждали своей очереди; и после поликлиники он пригласил их обеих в ресторан, где мама и Олег выпили по стаканчику пива за знакомство (это был тот редкий случай, когда Варвара пожалела, что она за рулем); и они все втроем поели креветок, показавшихся невероятно вкусными; и они взяли креветки с собой, чтобы угостить папу, который уже был оповещен по телефону о предстоящем «визите века» (так он обозначил долгожданное знакомство с будущим зятем); и, возвратив маму в лоно семьи, они посидели дома с обоими родителями; и Олег, пока Варвара отлучалась на кухню за чаем, доверительно сообщил им, что видит в их дочери свою будущую жену; и папа, конечно же, угостил Олега коньячком, который всегда стоял у него «в загашнике» для особых случаев; и всем было легко и весело, как будто это не крутой поворот судьбы, а привычное течение повседневности.
И как-то совершенно не драматично Варвара пригласила Олега присоединиться к ней в запланированной на вечер поездке на дачу, хотя после выхода на заслуженный отдых от активной сексуальной жизни даже представить себе подобного ни с кем другим уже давно не могла. Оставив родителей совершенно довольными, они уехали.
Люди, которые впервые оказывались в ее дачном доме, делились на две категории – осуждающих и восхищенных. Осуждающие сразу начинали указывать ей на требующие замены оконные рамы, стершуюся краску полов, кое-где отвалившуюся штукатурку на трехметровых потолках ее старого и такого любимого дома… Восхищенные же сразу видели в нем суть – память времен. Стулья начала прошлого века, Варин письменный стол, за которым она делала уроки в 80-х годах прошлого века, торшер, который стал первой совместной покупкой родителей, только что въехавших в свою нынешнюю квартиру за три года до рождения Вари, серебряные столовые приборы, доставшиеся от прабабушки по маминой линии, – вся эта эклектика была чрезвычайно дорога Варваре, поэтому люди, которые ее не принимали, сразу выпадали из круга близких. Олег же, глубоко вздохнув, с порога заявил: «Вот это да! Почти как у меня дома!» – и сразу стал еще ближе.
На даче у нее еды не было, а в магазин они не заезжали, но зато у него с собой были щи, которые, как он выразился, «не удалось забыть у мамы». Оказалось, что он, бедный, весь день таскал их с собой в портфеле – и в поликлинику, и в ресторан, и домой к Вариным родителям.
«Точно как папа», – пронеслось в ее голове и заставило задохнуться от радости встречи с такой родной и привычной
