наступило молчание. Через несколько минут Яна рискнула поинтересоваться, о чём все-таки шла речь.

— А что такое «говорящая голова»? — задала она вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь.

Нина немедленно фыркнула и ответила, выразительно покосившись на новенькую:

— Это такая, которой только говорить можно. Ну, и есть тоже. И курить. А вот думать уже никак не получается.

Яна уже собиралась огрызнуться, но тут вмешался Павел:

— «Говорящая голова», Янка, это когда ничего интересного не происходит, а сидит человек за столом и вешает о чем угодно.

— Спасибо, — поблагодарила Яна.

Всю оставшуюся дорогу в машине царило молчание. Чубарова явно была не в духе, а Яна предпочла не нарываться. Оператор же нацепил наушники плейера и слушал музыку, прикрыв глаза и слегка покачивая в такт головой.

Машина затормозила у четырехэтажного здания управления внутренних дел, выкрашенного по фасаду в сомнительный желтоватый цвет. Нина вылезла из машины, хлопнула дверцей и пошла ко входу, не оглядываясь и совершенно не заботясь о том, следует ли за ней ее эскорт. Вся троица, миновав пост с дежурным милиционером, поднялась на третий этаж. Там была вотчина уголовного розыска, и в многочисленных кабинетах разместились оперативники и следователи. В один из этих кабинетов и вошла уверенно Нина. Она поздоровалась со следователем, который при виде журналистки приподнялся из-за стола и заулыбался:

— А, Ниночка! Наконец-то ты снова нас осчастливила своим визитом!

После такого бурного восторга следователь, невысокий плечистый парень, соизволил обратить внимание и на вошедших вместе с Чубаровой. Пашу он, по-видимому, уже знал и молча протянул ему руку. А по поводу Яны поинтересовался:

— А кто это с тобой, Ниночка?

— Стажируется у нас, — неопределенно бросила Чубарова, не удосужившись даже представить Яну по имени.

Нина тут же принялась расспрашивать следователя, которого запросто именовала Валерой, о том, что произошло.

— Домушника задержали, Ниночка.

— Ну и событие! — фыркнула журналистка. — Это, конечно, просто необходимо запечатлеть для истории и донести до широких зрительских масс. Можно даже в «Совершенно секретно» отправить или в «Человек и закон». Пиманов просто умрет от восторга.

«Ничего себе, — подумала Яна. — Как она с ним разговаривает? Пошлет ее сейчас этот следователь подальше, вот и все!» Однако ожидания ее не оправдались.

— Не скажи, не скажи, — покачал головой следователь Валера. — Зря ты так. Мы, солнце мое, за ним полтора года гонялись. На счету этого Кулибина до черта обчищенных квартир!

— Кулибин — фамилия? — коротко поинтересовалась Нина, раскрывая блокнот.

— Не-а, — засмеялся следователь. — Фамилия его Исаев. А Кулибиным его потому зовут, что очень уж мастерски он свой инструмент изготавливает. Изобретательно, с выдумкой, с полетом технической мысли. В общем, редкий специалист. Мог бы, кстати, на одном изготовлении инструмента неплохие деньги делать. Делай на заказ, от клиентов отбоя не будет. Так ведь нет, не живется ему спокойно.

— Почему? — последовал новый вопрос.

— А он, Ниночка, философ и романтик. Говорит — угасает, мол, старая традиция. Воры настоящие перевелись. Остались одни наркоманы безголовые, да те, кто с замками не возится, а металлические двери автогеном вскрывает. Словом, гибнет традиция. А он, Кулибин, ее поддерживает.

— И что, он тебе все это под протокол поведал?

— Нет, естественно. Он калач тертый.

Нина с сожалением вздохнула:

— Ну что, Валера? Давай-ка все это на камеру. Кстати, а с этим твоим Кулибиным пообщаться можно?

Валера развел руками:

— Никак не получится. Я бы всей душой, но никак… А вот кассету я тебе дам, со следственным экспериментом. Только ты не забудь сказать, что это мы постарались, а то сразу ещё кто-нибудь примазываться начнет.

— Ну, хоть шерсти клок, — милостиво согласилась Чубарова. — Давай свою кассету. Да скажу я, скажу про ваш беспримерный героизм, давай кассету!

Дальше все происходило примерно так, как и представляла себе Яна. Впрочем, сейчас даже маленький ребенок знает, как происходит съемка. Паша установил камеру на штативе, немного повозился с ней, следователь приосанился и выдал свой текст. Вот, собственно, и всё.

Первый опыт не показался Яне особо страшным. Приехали, поговорили, уехали. Правда, уже позднее, когда Эдик велел ей присутствовать на монтаже сюжета, она вновь запаниковала. Янке показалось, что она никогда в жизни не сможет разобраться: почему эти кадры ставить рядом можно, а другие — ни в коем случае, зачем может понадобиться перевернуть картинку, что такое звуковая дорожка и с чем ее едят. Премудростей было столько, что у Янки мутилось в глазах.

Однако дело у нее пошло быстро. Вскоре Эдик поручил Яне самостоятельное задание, а уже через месяц девушке казалось, что она полжизни проработала на телевидении.

Переход от вольной студенческой жизни к напряженной работе дался ей довольно легко. Правда, в первое время Яну поражала способность более опытных коллег развлекаться ночь напролет, а рано утром, если возникала такая необходимость, уже отправляться на съемки. По дороге, в машине, журналист и оператор в таких случаях дружно стонали, запивая минералкой аспирин или панадол, матерились и кляли свою работу на чем свет стоит. Однако, приехав на место и вооружившись микрофоном и камерой, они преображались.

У Янки было два пути — или быстро втягиваться в работу, или уходить. Она поняла, что работать на телевидении могут лишь люди, больные на всю голову, но все-таки выбрала работу. И как считала до сих пор, не прогадала. Дело было не в деньгах — их-то как раз лопатой не гребли. Правда, платили побольше, чем на остальных студиях города, но суть была не в зарплате. Просто оказалось, что это именно ее работа, и Яне повезло, что она попала в сумасшедший дом, именуемый телекомпанией. По крайней мере она думала так почти всегда, разве лишь в дни неудач или сильной усталости начиная мечтать о более спокойном существовании. А через год после начала работы Яны на «Эхе» с телекомпании ушла Нина Чубарова. Янка, честно говоря, обрадовалась — с Ниной отношения у нее никак не складывались. Через пару дней после ухода Чубаровой Яне позвонила Ольга. Собственно говоря, звонила-то она постоянно, да и виделись подружки часто, но на этот раз Оля попросила ей помочь.

Её дружба с Ольгой тянулась ещё с детства — точнее, с шестого класса. Тогда Оля, хлопая длинными ресницами, в нерешительности застыла в дверях класса. Ее семья переехала в другой район, и девочке пришлось сменить школу. Новеньких же, как известно, всегда принимают сначала недружелюбно. Девчонки окидывали ее пренебрежительными взглядами, а мальчишки отпускали неумные шуточки. Ольга вполне могла ответить обидчикам, да так, что мало не показалось бы, но зачем сразу портить отношения? Придется терпеть, хотя это