У меня действительно была привычка не носить бюстгальтер, ради телесного комфорта, и до того дня я никогда об этом не задумывалась. Но год или два после этого в людных местах рядом с мужчинами я стала ощущать страх, что они увидят под одеждой мою грудь и причинят мне боль или оскорбят меня. Чувство беззащитности усилилось. Самое удивительное, что я никак не связала его с тем случаем в терапии… фактически, только сейчас, рассказывая это, я вдруг поняла, что страх начался в то же самое время.

Я думаю, мой терапевт даже не понял бы, что я имею в виду. Мне кажется, для него это было и осталось забавным эпизодом.

Уже после окончания терапии я сделала попытку написать о своих сомнениях, поговорить о том, что происходило в терапии. Но мой терапевт мне не ответил. И больше мы никогда не разговаривали».

С переживаниями по поводу ценности и свободы могут быть связаны такие события:

— Ограничения в возможности рассказывать другим о том, что происходит в личной терапии. Открытые просьбы терапевта не делиться ни с кем тем, что происходит в отношениях — или недовольство или огорчение, если такое случается.

— Ревность терапевта к другим терапевтам, огорчение или раздражение при обращении клиента к другому специалисту или при упоминании о таком желании. Предупреждение, что клиенту придется расстаться с терапевтом, если есть желание пойти к другому.

— Просьбы терапевта оставить отзыв о его практике или о его учебных программах на сайте или в соцсетях.

— Просьба терапевта сохранить в тайне какую-то информацию о нем, которая стала известна клиенту.

— Просьба терапевта разрешить использовать историю клиента для статьи/книги/поста в соцсетях.

Любые личные просьбы от значимой фигуры, от которой человек зависит, ждет помощи и заботы, могут быть нагружены страхом отказать — а значит, согласие никогда не будет полностью добровольным.

— Нежелание терапевта извиниться за что-то в отношениях, что принесло клиенту боль и дискомфорт. Передача клиенту ответственности за это в духе «ты так это понял», «это твой перенос», «ты слишком чувствительна»; или «инвалидные» извинения («тебе нужно, чтобы я извинился? хорошо, я извиняюсь», «да, но у тебя тоже есть твоя часть ответственности», «но пойми и ты меня» и т. п.).

— Пристыживание со стороны терапевта.

— Резкость или холодность терапевта. В том числе — в случае групповой терапии — в присутствии других людей.

— Ненадежность и невнимательность терапевта: внезапный перенос или отмена встречи, забывчивость относительно времени встречи или каких-то важных обстоятельств клиента, которые он сообщил терапевту и ожидал, что терапевт будет о них помнить. Отсутствие участливого отношения в тех моментах, где оно ожидается — недомогание, слезы, трагические события и сложные обстоятельства в жизни клиента.

Все, что подчеркивает зависимость клиента и дисбаланс ценности, вызывает стресс и обостряет архаические переносные реакции.

И опять — чего-то мы сознательно обязуемся избегать, а чего-то избежать не можем (забывчивости или болезней, например, или разного толкования наших слов и действий), но важна способность принимать на себя ответственность и выравнивать дисбаланс ценности. Человек, обратившийся за помощью, особенно переживший эмоциональную травму, легко теряет ощущение собственной ценности — и тем больше необходимо задумываться.

* * *

[из интервью]

«В конце концов моя терапия вышла из всех границ: мой терапевт доверял мне сердечные тайны, говорил о своей любви ко мне, позвал работать под своим руководством и предложил дружбу… А потом, видимо, осознав масштаб драмы, просто отказал мне в общении, посоветовав найти другого терапевта, оборвав разом все наши связи. Это случилось после того, как мы обнялись на прощание и вдруг он сказал, что у него эрекция и что из-за меня у него проблемы в браке.

Я долго не могла прийти в себя; на то, чтобы поправиться, ушло несколько лет. И еще один курс психотерапии, в ходе которого я двигалась от горевания о разбитом сердце и сильного чувства вины перед хорошим человеком, который из-за меня сбился с пути, к осознанию причиненного вреда и злоупотребления. Это был длинный путь. Даже сейчас, когда я говорю об этом вслух, я чувствую себя виноватой перед ним — за то, что выношу это на свет, за то, что неправильно вела себя в терапии, за что, что драматизирую всякую ерунду и страдаю из-за каких-то мелочей… За то, что выставляю злодеем уважаемого всеми человека, который все сделал правильно и отказался от отношений (и от меня) прежде чем все вышло из-под контроля…

— Точно прежде?

— (пожимает плечами) К вопросу о моем эротическом переносе. Был ли он по-честному эротическим? Если верно, что бессознательное нам никогда не врет, то снам можно верить. Мои мечты о терапевте были какими-то детскими: мне постоянно снилось, что я иду с ним за ручку. Единственный сон эротического содержания был такой.

Мне приснилось, что я сижу в учебной аудитории на заднем ряду. А мой терапевт должен провести у нас лекцию, и он устанавливает проектор на моей парте, рядом со мной, и начинает говорить, стоя за партой, почти вплотную ко мне. Мне приятно и лестно, что на всем протяжении лекции я буду сидеть с ним рядом, в темноте, ощущая его теплое присутствие. Я чувствую гордость и нежность — и вдруг, повернувшись к нему, я замечаю, что он, не прерывая лекции, смотрит на меня и мастурбирует. Прежде, чем я успеваю среагировать, моя рука и одежда оказываются забрызганными, и я готова заорать на него от злости и омерзения… но вынуждена молчать, чтобы не прерывать лекцию, не позорить его, не подвергать себя риску насмешек и отвержения. Я хотела бы подождать, пока все уйдут, чтобы высказать ему свою ярость с глазу на глаз — но понимаю, что, как только лекция будет окончена, он уйдет из аудитории, и никогда не даст мне шанса быть услышанной…

Похоже на всю нашу историю — от начала до конца. От нежности до стыда. Отвращение, страх отвержения, стыд, страх быть непонятой и обвиненной другими и гнев — чувства, которые я вытесняла, пока была в отношениях — смогли прийти ко мне только во сне.

Я реально жалею, что не вытерла там же, во сне, об него руку.

Самое противное в том, что, пока разворачивалась наша история, я могла бы в каждый момент поклясться, что я всего этого сама хочу. Что я совершенно искренна. Так, и правда, искренне проявлялась часть меня. Просто это была не