Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дилбер искала встречи с Еди, хотя и не подавала вида. Теперь вот встретились. Что же дальше? Разве она сможет перепрыгнуть через девичью гордость и первой открыться ему? Стыд-то какой.
Еди, словно почувствовав состояние Дилбер, вдруг заговорил сам:
— Дилбер, мне нужно поговорить с тобой…
Дилбер улыбнулась и, застеснявшись, уткнулась лицом в гриву Карлавача:
— Говори, я тебя слушаю…
Еди захотелось подойти к Дилбер, взять ее за руки и заглянуть в глаза, но что-то удерживало его.
— Я слушаю тебя, Еди, — раздосадованно повторила Дилбер.
Еди стоял в нерешительности. Произнести слова: «хочу с тобой поговорить» легче, но знать, о чем и как ты хочешь поговорить с девушкой, милой для твоей души, гораздо труднее. Еди даже успел проклясть себя за столь, как ему теперь казалось, легкомысленные слова. Если бы Дилбер сказала: «Нет, Еди, нам с тобой не о чем говорить, иди своей дорогой», — ему было бы легче. В таком случае он попытался бы, нет, сумел бы, в этом у него не было сомнения, объяснить, почему он в прошлом году уехал в город, так и не попрощавшись с ней, почему не писал ей и отчего не мог он этого сделать. Он еще непременно сказал бы, с каким нетерпением ждал их встречи. Он сказал бы ей все-все, не утаивая ничего, даже об отвратительном разговоре в милиции, пообещал бы попросить извинения у Кошека за свой необдуманный проступок, граничащий с преступлением. Да, он сказал бы, но не смог, что-то необъяснимое, непонятное даже ему самому, удерживало его.
— Ты. Дилбер, не верь тому, о чем некоторые болтают про меня… — только и сумел сказать Еди.
— И все?! — Дилбер не знала, заплакать ли ей или расхохотаться.
Еди молчал. Теперь ему не о чем было говорить. Он сказал то, что надо было оставить для завершения их разговора. Дилбер пытливо посмотрела на Еди и решила все же расшевелить его. Не каждый день выпадает им такой случай, когда они наедине могут высказать все, что накопилось в их душах:
— В таком случае я хочу тебя, Еди, спросить вот о чем. Если верны слухи о том, что ты бросил учебу, чем ты занимался в городе до сих пор?
Дилбер спросила об этом без всякого ехидства, наоборот, в ее голосе можно было уловить сочувствие. Еди же решил, что она насмехается, поэтому ответил резко, неучтиво:
— Ты об этом лучше спроси у Овеза.
— При чем тут Овез?
— Не «при чем», а «при ком». Думаешь, я не знаю, как он обивает порог вашего дома?!
— Он завфермой, по делам заходит то к отцу, то к дядюшке. Мало ли зачем.
— Это уж, конечно… Деловой он… Сегодня заведующий фермой, а завтра ученый. Такие люди быстро растут…
Дилбер была в недоумении. «Где Овез, где ученость?» — подумала она, но не стала обострять из-за этого спор. Девушки в таких случаях проявляют завидное хладнокровие, если не сказать такт:
— Зря ты это, Еди, зря… Если бы ты знал, как я обрадовалась, когда узнала о твоем поступлении в институт. Если бы только знал… — Дилбер шагнула к Еди. — Я не могу и не хочу тебя упрекать в том, что ты бросил учебу. Видно, на то были свои причины. Но почему ты столько времени скитался в городе? Ведь у тебя здесь братья, тебя здесь… — Дилбер чуть было не сказала «тебя здесь ждала я», но в последний момент прикусила язык, — …ждали все… Я не думала раньше, что ты так легко сможешь расстаться с родными местами…
— И я думал раньше, что ты другая, — сказал Еди, все еще продолжая закусывать удила. — Прощай…
Еди направился к выходу.
Карлавач, словно призывая его остановиться, не делать глупостей, захрапел и сделал шаг в сторону Еди. Дилбер так и застыла на месте, глядя ему вслед. «Неужели слухи о нем верны?! А я-то, дура, проглядела все глаза, выискивая среди прохожих со дня его возвращения в село. Ждала, жаждала встречи с ним… Раньше он не был таким, нет. Что-то с ним случилось в городе. Может быть, он нуждается в помощи?! Может быть, что-то гложет его?» — думала Дилбер, но так и не смогла прийти к определенному мнению. Перед ней всплыли картины, увы, прошлых встреч, когда Еди был весел и жизнерадостен. Рядом с ним хотелось радоваться, жить открыто и весело…
* * *
Ранней весной раскинувшиеся у подножия гор Копетдага холмы покрываются нежной бархатной зеленью, окрапленной желто-красными полевыми цветами. Дующий с горных вершин, все еще покрытых снежными папахами, ветерок, колыша травы и цветы, вбирал в себя их аромат и наполнял округу чудесным запахом весны, манил, звал людей на природу. С давних пор в такое время года молодежь села Берекет устраивала встречу весны на этих дивных холмах.
И на этот раз, по традиции, молодые сельчане собрались на свой праздник. Нарядно одетые девушки, устроившие свой девичий хоровод, словно алые маки, рассыпались по нежно зеленым холмам. Возбужденные, с раскрасневшимися щеками, девушки были одна краше другой.
Только Дилбер в своем легком зеленом платье не участвовала в общем веселье. Она, стоя в стороне от своих подруг, кого-то высматривала среди резвившихся чуть поодаль парней.
Девушки, от которых сердечные тайны вряд ли кому когда-либо удавалось скрыть, о чем-то пошушукались и с визгом обступили Дилбер и закружили вокруг нее.
Дилбер-джан, Дилбер-джан,
Не страдай, Дилбер-джан…
Дилбер-джан, Дилбер-джан…
Будь веселой, Дилбер-джан…
Девушки хохоча обсыпали Дилбер цветами. Веселое настроение подружек передалось и Дилбер. Теперь и она смеялась и прыгала, пытаясь поймать цветы, которыми ее обсыпали. Увидев веселую Дилбер, подружки начали резвиться еще пуще:
Дилбер-джан, Дилбер-джан,
Цветком нас одари, Дилбер-джан,
Не всех юношей люби,
Только одного взглядом одари…
Дилбер, раскрасневшись от смущения, стала пунцовой, попыталась закрыть лицо букетом цветов, но тем самым еще больше