— Да, должны! — согласилась Света-Модо.

Я встала, отряхнулась, подняла с земли велосипед-мотоцикл.

— Мыши-рокеры не мстят — мыши-рокеры помогают и защищают. Забыли, что было с Модо? — напомнила я и пошла в сторону дороги.

В мультике Модо сошел с пути добра, желая отомстить за потерянную когда-то руку и получить руку еще мощнее и лучше, чем та железная, что у него была. Мы совсем недавно посмотрели эту серию и еще не проиграли ее.

— Я поеду в другую сторону! — сообщила Света, выйдя за мной на дорогу. — Я не с вами — я против вас!

— Что нам делать, Винни? — Эрика изобразила на лице то ли испуг, то ли отчаяние. — Как спасти Модо?

— Дроссель, за мной! — Я стала ногой отталкиваться от земли. — Перехватим его с той стороны дороги, пока он не натворил дел!

Через месяц Шрайнеры уехали. В Германию. Им родственники дяди Андрея помогли. Мы не попрощались со Светой и Эрикой. Просто как-то я встала утром, а вместо Шрайнеров по соседнему двору ходили незнакомые люди. И я уже не могла перелезть через смежный забор, чтобы спросить, когда мыши-рокеры поедут спасать человечество. Мышей-рокеров вдруг не стало.

«Они улетели на Марс — вернулись домой», — решила я.

Мультик я не досмотрела: он перестал приносить радость. Его родственным словом стало «тоска», она пронизывала меня, когда я видела на экране оранжевого Дросселя и серого Модо.

Я успела получить от Шрайнеров одну коряво подписанную открытку, прежде чем они вернулись. Точнее, вернулись Света и Эрика с мамой. Дядя Андрей остался в Германии. Теперь, чтобы позвать Свету с Эрикой кататься на велосипеде, мне приходилось ехать в конец улицы, к самому последнему дому, за которым начиналось поле. К дому с «живым» забором — на нем щенок нюхал цветок и весело смотрел на бабочку. Такой забор был только у одного человека во всем поселке — у бабушки Светы и Эрики, у которой они с мамой остановились.

Мы купались в надувном бассейне, смешно повторяли друг за другом немецкие слова. Сестры не говорили об отце, а я не спрашивала. Ведь счастье казалось таким зыбким, таким слабым, что одно неосторожное слово, один неправильный вопрос — и мои подруги исчезнут, уедут снова.

— Чем «Мыши-рокеры с Марса» закончились? — спросила однажды Света, когда мы ехали по улице в одном ряду. Не обгоняя друг друга, а наслаждаясь тем, что мы рядом, плечом к плечу.

— Не знаю: я не смотрела, — призналась я.

— Жалко.

— Мама плачет, не хочет обратно, — сказала вдруг Эрика. — А папа сюда за нами приедет.

— Да? — Я остановилась.

— Да, — подтвердила Света. — На следующей неделе.

— Так вы уедете?

Вместо ответа Эрика ткнула пальцем в большой дом с красной крышей и чердаком, где жили голуби. Мы любили этот дом: он казался самым большим и самым красивым в поселке.

— Вот бы нам такой дом! — воскликнула Эрика.

— Ага, тогда папа согласился бы остаться, — поддержала сестру Света.

Мы помолчали.

— А давайте Рекса навестим, — предложила Эрика.

Мы радостно взобрались на велики и помчались к полю. Мусорка разрослась, расширилась, и отыскать помеченный именем кирпич нам не удалось. Мы долго ходили вокруг мусорной кучи, даже забирались на ее середину, если замечали кирпич. Только могилы Рекса мы так и не нашли.

— Пусть тогда его могилой будет вся мусорка, — придумала Света.

— Нет! Поле! Все поле! — Эрика запрыгала от восторга. — Классно ведь!

— Уж лучше бы они не приезжали, не приезжали! — Я пинала велик и плакала. — Приехали и уехали! Уехали! Уехали!

Мама обняла меня, уводя от велосипеда. Он больше не казался мне мотоциклом.

— Расставаться всегда тяжело, доча. Но они же не на другую планету улетели. Всего лишь в другую страну. Вы будете переписываться, — успокаивала меня мама, прижав к груди.

— Почему они все уезжают? Что там такого, в этой Германии?

Злая тетка. Нет… Снежная королева, которая забрала у Герды Кая. Страшное чудовище, которое заглатывает всех моих друзей… Германия казалась мне чем угодно, но не страной.

— Когда-то давным-давно, когда началась война, немцев насильно переселили сюда. Считалось, что они могут помогать фашистам. Их увольняли с работы, гнали, сажали в тюрьму. Теперь их потомки возвращаются на свою родину. — Мама говорила тихо и монотонно, будто читала параграф в учебнике. Взрослые любят именно так «читать» далекое прошлое, будто оно безобидно и обыденно, будто не влияет оно ни на что.

— Я не хочу больше велосипед. Я его ненавижу! А еще я поле ненавижу! — Я не переставала плакать.

— Почему? — Мама погладила меня по голове и улыбнулась. — Ведь велосипед — это воспоминание, много воспоминаний. И поле… Вы же там играли. И все дороги в поселке. Воспоминания — это самое важное, доча.

Я прижалась к маме крепче и вспомнила рыжие волосы Эрики и серые глаза Светы…

Таня Тапочкина мечтала о Германии. Ей тяжело давался немецкий, но ни по какому другому предмету она не старалась успевать так, как по немецкому языку. Ни к одному уроку она не готовилась так, чтобы аж до слёз, если что-то не получалось.

— Мы подали документы, мы скоро уедем, — поделилась она как-то со мной. — Я должна выучить немецкий!

Мне стало завидно. Если Таня уедет в Германию, то обязательно встретит там Сашку. Они будут общаться, поженятся… А что? Мне он ни строчки не написал, совсем обо мне забыл!

— Тебе Сашка пишет? — спросила я, склонившись над Таней.

Она как раз исправляла ошибки в тетради по немецкому языку, а я ей помогала.

— Да, конечно, пишет, — ответила она, не поднимая глаз от листа. Но ее голос дрогнул, а ручка дернулась, делая букву «G» какой-то Д-образной. — А тебе?

Я прищурилась. Уж я-то смогу вывести Тапочки ну на чистую воду!

— И мне пишет. В неделю по одному письму. Он в Мюнхене живет…

— Правда? — перебила Таня, уставившись на меня и скривив рот.

Но секунду спустя она снова уткнулась в тетрадь, покраснев, как буквы, которые красной ручкой вывел Игорь Владимирович, исправляя ошибки в предыдущем задании.

— Чего ты врешь? — грубо сказала я. — Не пишет он тебе!

— А вот и пишет!

— А вот и нет! Забыл он тебя!

Таня уронила голову на руки и зарыдала. Я аж попятилась от неожиданности. Обидно, конечно, что Сашка не пишет, но реветь-то зачем?