Из родительской половины, вздыхая, приходила Дарья Васильевна и уговаривала сына вернуться в постель, которая в эти минуты казалась ему нестерпимо жесткой и узкой.

«Я хочу увидеть море, мама…» – говорил Гриц. «И зачем тебе сынок море это сдалось? – сетовала Дарья Васильевна. – В колодце, чай, водицы довольно будет! И куда как вкуснее! Не соленая! Сидеть бы нам дома, за имением следить, добра наживать… И не по свету мотаться. А от учения энтого – только разорение одно!».

Но Греческое море все ближе подходило к Чижово, рокотало у окон Потемкина-младшего. Уезжая учиться в Москву, выросший Гриц увозил с собой мечту о Понте Эвксинском и уверенность в том, что настанет время, когда он сам будет возводить города на его берегах… Кто знал, что он не только возведет эти города, но и умрет по дороге в один из них?

– Нынче пиво у студиозусов в большой чести… А вы, сударь, по всему видно, студент – и от пива не откажетесь… – смуглый, худой, черноволосый, с удивительно красивыми, точеными кистями рук незнакомец подсел к студенту Московского университета Григорию Потемкину в одном из трактиров Первопрестольной.

Григорий ревностно относился к учебе, не пропускал классов, особенно усердствовал в истории, философии и древнегреческом, но от немецкого пива не отказывался, особенно, когда можно было полистать за пивом книгу. Так и страницы быстрее перелистывались, и кружка скорее пустела. Но дружеское предложение незнакомца вызвало у него удивление – этого похожего на итальянца, странного человека Потемкин видел впервые.

– Говорят, господин Потемкин, у вас большие успехи в учении и великолепная память? – продолжил итальянец, и потрясенный его осведомленностью о своих делах Григорий долго не мог произнести ни слова. Спокойный, уверенный, певучий голос незнакомца и магнетический взгляд его, казалось, бездонных глаз смутили усердного студента Московского университета.

– Не жалуюсь, – собравшись с духом, ответил Григорий, – читаю быстро, прочитанное запоминаю целиком. Многие не верят, говорят, что я лишь перелистываю страницы. Вот, на днях Матвей Афонин, мой однокашник, купил «Натуральную философию» Бюффона. Я возвернул книгу на следующий день. Матвей обиделся и стал говорить, что я книги и не открывал.

– Ну а вы что же? – спросил итальянец.

– Пришлось убедить его в обратном, – рассмеялся Потемкин, – я коротко изложил содержание книги.

– И что же, приятели больше не экзаменовали вас? – лукаво улыбнулся незнакомец.

– Ничуть. В другой раз Ермил Костров дал мне по моей же просьбе с десяток книг, которые я и возвратил ему через несколько дней. Ермил съязвил, что на почтовых хорошо летать в дороге, а книги – не почтовая езда… Я ему возразил, что прочитал сии книги от доски до доски. Он не поверил. Тогда я сказал: коли не веришь, изволь, экзаменуй!

– И что же? – все с той же лукавой улыбкой спросил этот странный человек.

– Убедил, – ответил Григорий, – когда наизусть целые страницы пересказывал.

– Неужели наизусть?

– А вы что же, сударь, – рассердился Григорий, – тоже экзаменовать меня пришли? Да и кто вы наконец?

– Я и вправду забыл представиться! – губы незнакомца дернулись в улыбке, но глаза, казалось, не умели улыбаться. – Меня зовут граф Монфера, и я давно наблюдаю за вами. Говорят, вы один из лучших студентов Московского университета. Но, скажите, сударь, каковы ваши успехи в древнегреческом?

Магнетический взгляд незнакомца вытеснил из сердца Потемкина удивление и раздражение, так что на этот вопрос графа Григорий ответил легко. Рассказал, что язык Гомера, Платона и Аристотеля изучает с детства. Благо, у него был прекрасный учитель, сельский священник отец Иннокентий.

– Вам следует выучить новогреческий, сударь, – продолжил странный господин. – Вы должны свободно разговаривать на этом языке.

– В Московском университете не учат новогреческому… – пожаловался Потемкин.

– Тогда я сам буду учить вас, – предложил таинственный граф, и Григорий почувствовал, что не в состоянии отказать ему. Потемкин вел себя сейчас помимо собственной воли, но почему-то был уверен в том, что должен подчиниться странному собеседнику. Никогда и никому не подчинялся раньше строптивый Гриц, даже с собственным отцом он привык спорить, но графу Монфера хотелось верить безоговорочно. И даже выучиться новогреческому, если граф сочтет это необходимым.

– Где вы квартируете, сударь? – спросил Монфера, и Потемкин мгновенно, без сомнений и колебаний, назвал ему свой адрес. Вечером следующего дня Монфера навестил студента в его скромном жилище, и начались уроки новогреческого.

– Зачем мне знать, как нынче говорят греки? – спросил однажды Потемкин. – Философы великой Эллады говорили иначе. Эллинскому учил меня отец Иннокентий. Университетские профессора считают, что я изрядно в нем преуспел.

Монфера недовольно пожал плечами. Ему не нравилось нетерпение юноши. «Если бы я был столь нетерпелив, то не прожил бы и века», – подумал граф.

– В свое время, г-н Потемкин, – ответил он, – я открою вам ваше предназначение. А пока скажу только одно – Россия нуждается в Греческом море, а греки – в свободе. Падения Константинополя в руки агорян, сиречь турков, нельзя было допустить! Но коль скоро это произошло, все просвещенные умы человечества жаждут освобождения греков и возрождения Византии. Юноша, носивший на груди монету с надписью ΟΛΒΙΟ, надеюсь, поймет меня!

Потемкин вздрогнул: все он мог понять и принять – только не это таинственное всеведение графа.

– Да откуда вы знаете о монете, которую я носил на груди? – немея от удивления, спросил он.

– Я все про вас знаю, – нимало не смутившись, ответил граф. Монфера улыбался одним губами: глаза его нисколько не менялись, оставались невозмутимо спокойными, как воды подземных рек. – И даже история погони за Мазепой не составляет для меня тайны. Ваш отец был в эллинском святилище, скрытом в подземных лабиринтах. Ему посчастливилось пройти мерцающим тоннелем. Впрочем, я и сам был там когда-то…

– Кто вы? – отшатнулся от своего друга и учителя Потемкин. – Кто вы такой, сударь?

– Я человек, – горько усмехнулся граф, – человек, обреченный на бессмертие. Но Бог простит меня и пошлет мне смерть. Когда я исполню предначертанное.

На последнем уроке, перед тем, как на долгие годы расстаться со своим учеником, граф Монфера сказал, впервые обратившись к нему на ты: «Хочешь знать свое предназначение? Что ж, я расскажу тебе. Ты отвоюешь для России Греческое море. Две Софии помогут тебе в этом. Одна из них предназначена тебе Провидением. Другая принесет тебе смерть. Но ты успеешь выполнить предначертанное. Во славе войдешь во храм Софии».

– Какой храм? – спросил Григорий. – Константинопольский? Тот самый, где крест заменен полумесяцем?

– Об этом тебе еще рано знать, – сурово ответил граф. – Истинная София расскажет тебе об этом. С ней ты и заговоришь на языке эллинов. Когда придет время. Больше я ничего не скажу. Научись ждать. В свое время я подам тебе знак. Одну из Софий ты узнаешь по темляку … На вторую тебе укажет сама Эллада.