— На нас, навигаторах, весь флот держится! — говаривал дружкам за столом питейным — Кто знает нынче капитанов короля португальского, что округ Африки в Индии плавали? Никто! А имя Васки да Гамы — великого навигатора известно каждому просвещенному мореплавателю!

— Ну, ты даешь, Иваныч, — искренне восхищались товарищем шкиперы да боцманы. — Головастый ты у нас, прям как немец!

Жена ж знатока штурманских наук Ирина Николаевна восхищения дружков не разделяла.

— У всех мужики как мужики. Все что-нибудь со службы домой тащут, кто рыбку, кто окорочок, кто холстинку залатанную. Мой же одна прореха! Все по грамотеям бегает да книжки напролет читает! И пошто я такая несчастная! — жаловалась она своим подругам-товаркам

— И то, Николавна, — сочувствовали ей те. — Не повезло тебе, сердешной, в жизни, еще ты со своим дурнем намаешься!

Проплавал Слизов одну кампанию, затем вторую. Приметило его начальство, стало от иных отличать, в пример ставить. Хорошие штурманы во все времена в цене немалой! Получил Слизов и повышение — стал старшим штурманом на корабле линейном. Стал и деньги неплохие получать, квартиру приличную снял. Жена его о былых разговорах с подружками позабыла.

— Я теперь супружница штюрманская, а потому дама солидная и почтенная! — гордо объявляла она при случае.

— Возгордилась! — шептались промеж себя бабы. — Барыней стала! Вот ведь что значит мужика башковитого охомутать! Живи и радуйся!

Казалось бы, уж теперь-то надо было Слизову наконец успокоиться. Всё в его жизни устроилось вполне. Надо лишь отплавать пять-шесть кампаний, а затем куда-нибудь под Казань на должность фортмейстерскую, лесами корабельными заведовать. Место сытное и доходное. Предел мечтаний каждого флотского штурмана. Но и теперь сын конюха не угомонился! Завел он дружбу с профессором Кургановым, что в Морском корпусе науки точные читал, и стал к нему при каждом удобном случае наведываться, уроки брать. Смеялся Курганов:

— Экий ты, Петр Иваныч, настырный, будто в академики метишь!

Смущался тогда Слизов, треуголку в руках сжимая: — Хочу лишь от учености вашей малую долю перенять, чтобы дело свое познать до тонкостей предельных. А мечту имею найти способ, чтоб, в море плавая, долготу определять!

Тут уж и Курганов посерьезнел, вздохнул тягостно:

— Сие есть задача неразрешимая. Ни англичанин Невтон, ни наш академик Эйлер решенья ее не осилили. Куда уж нам тщиться! Ладно, доставай учебник, будем делать урок!

Прошло еще немного времени, и не стало Петру Слизову равных в штурманском деле на всем флоте. Теперь капитаны перед очередной кампанией за Слизова чуть не в драку, какими только посулами ни прельщали. И было из-за чего! С таким штурманом любой капитан был как за каменной стеной. Теперь Слизова даже флагманы по имени-отчеству величали за ученость его и мастерство. Так и служил штурман Слизов до самой Турецкой войны 1768 года. Когда ж стал собирать адмирал Спиридов эскадру в пределы Средиземные, вспомнил он и о Слизове. Должность Петру Ивановичу определили большую — старшим штурманом всей эскадры.

Едва прибыл Слизов на флагманский «Евстафий», тут же прибил в своей выгородке над гамаком картинку малую. На той картинке персона какая-то в шляпах с перьями. Спрашивали Петра Ивановича:

— Кто таков мужик на картинке?

— Сей портрет персоны кавалера Васки да Гамы, первейшего из штюрманов мира! — был ответ Слизова.

Затем был сложнейший поход в Средиземное море. Свой «Евстафий» Слизов привел к месту эскадры на острове Менорка первым. После был Хисский бой. Когда ж свалился «Евстафий» на абордаж с турецким флагманом, Слизов храбро дрался на палубе, когда ж от взрыва крюйт-камеры «Евстафий» взлетел на воздух. Слизов был отброшен далеко в море. Долгое время плавал он, оглушенный. Держался за обломок мачты, да еще поддерживал обессилевшего капитана Круза. Так их вдвоем и вытащили.

За заслуги в Чесме, по ходатайству Спиридова, был дан Слизову мичманский чин и пожаловано личное дворянство. Затем были походы и сражения иные. Закончилась экспедиция, и вернулся в Кронштадт флот. Началась обыденная служба. Скоро, очень скоро почувствовал Слизов, как обходят его чинами и должностями, как смеются в спину сопливые мальчишки, но родовитые и со связями. Впрочем, по этому поводу Петр Иванович особо не печалился. Дело свое он знал, и делать его привык на совесть. От особ интригующих держаться старался подальше.

— И чего нервы друг дружке трепать? — удивлялся искренне. — Море большое — всем места хватит!

Дружбу водил Слизов с приятелями — старыми шкиперами да боцманами. Накоротке знался с адмиралом Крузом, с которым породнила его чесменская купель. Частым гостем в слизовском доме бывал и молодой капитан 1-го ранга Муловский. С Муловским Слизов отплавал две кампании на фрегате. Первую — капитаном, вторую — старшим из лейтенантов. И хотя годился Гриша Муловский Слизову по годам в сыновья, отношения меж ними были самые сердечные. Что сблизило этих, казалось бы, совершенно разных людей: блестящего молодого офицера и старого трудягу моряка, кто знает? Может быть, общая любовь к морю, да еще неистребимая тяга к знаниям?

— Иш, халдрон-то наш все с книжками бегает, мол, я не я, а как был сиволапым, так им и останется. Одно слово: х-а-л-д-р-р-о-н!

Халдронами в те годы презрительно называли корабельных штурманов, тех, что не допускались в кают-компанию и, завидев офицера, должны были вставать перед ним во фронт.

Шли годы, и наконец наступил день, когда сын конюха стал капитаном 1 -го ранга. Но дома Слизову так и не сиделось. Почти каждый год просился он перегонять новостроенные корабли из Архангельска вокруг Скандинавии в Кронштадт, а когда подустал от бесконечных штормов, полюбил всей душой шхеры финляндские, куда и старался в плавание напрашиваться. Тут уж и видавшие виды моряки удивляться стали.

— И что ты сыскал там, Иваныч, — говаривал при встрече адмирал Круз. — Ведь хуже места для мореплавателя поди в целом свете не сыщешь! А ты ж туда как на ярмарку ездишь!

— Да потому и катаюсь, что мне по худородству моему самое там и место! — отвечал ему седовласый капитан 1-го ранга. — Политесы там без надобности, начальство тож далече. Зато уж плавание шхерное, ровно, что война. Все время настороже быть надобно, чуть рот раззявил, и уже на камешке сидишь! А я ж в этих шхерах, что волк в лесу, любую тропинку знаю!

Правду говорил Петр Слизов, ибо не было на всем российском флоте капитана равного ему в искусстве шхерных плаваний. Не только каждый пролив зал он как свои пять пальцев, но и риф подводный за добрую милю нутром чуял. Так и служил капитан 1-го ранга Петр Иванович Слизов Отечеству верой и правдой, сердцем и душой.

Гребной флот России всегда влачил существование достаточно жалкое. О нем вспоминали только когда, как говорится, клевал жареный петух. Так уж повелось, что в мирное время галеры потихоньку гнили на приколе, а чуть в Швеции начинали высовывать из ножен мечи, на кронштадтских и петербургских верфях начинались паника и суета — это в очередной раз создавали практически заново галерный флот. Из наблюдений очевидца: «Гребной флот почти всегда бывает смешан с парусным, действие же галерами совсем разнится от управления парусными судами. Другая конструкция, другая оснастка, другие названия всякой вещи, другой порядок в плавании и проч.; так что офицер, служивший довольно на кораблях, если вступит на галеру, должен учиться узнавать вещи, их употребление и наименование. Не видав галер, всякий мореходец удивится, что для того, чтоб остановиться на якоре, бросают с галер по два якоря: один в носу, а другой с кормы. Большую еще перемену встретит офицер, привыкший к галерной службе, когда случится быть ему на корабле».