знать, откуда взялось это дурацкое плетёное кольцо. Станет взрослой красивой девушкой, пойдет в университет. Или будет убивать вампиров. И однажды встретит Нико.

Остаток пути мы ехали молча, пока не показались огни аэропорта. Я легко узнала этот самолет, и мои печальные мысли сменились предвкушением того, как, я скоро вернусь домой, оставив этот жуткий континент с его исковерканной судьбой в своих кошмарах.

Глава 4. Секрет

Поднявшись на борт, я снова воскресила в памяти события позапрошлой ночи. На полу, где меня разрывали на куски меньше 48 часов назад, не было ни кровинки. Чистый ковер. Даже ворс после пылесоса с легким ароматом пятновыводителя.

Искать свою новую куртку и брюки было бесполезно. Они наверняка покоятся, где-то на дне мусорного пакета с кровавыми тряпками на свалке у аэропорта. Никто же не думал тогда, что меня повезут назад. Интересно, какая участь ждала бы меня, если бы я оказалась обычным человеком, а не владельцем пропуска в здание комитета. А, ну да. Я совсем забыла о том, что я все еще пища. Вероятно, я так или иначе попала бы на самолет, чтобы команда латиноамериканских Мстителей не пропустила обед по расписанию.

Немного подождав, пока все будут слишком заняты погрузкой спальных капсул, чтобы смотреть на меня, я присела у одного из иллюминаторов, без особой надежды пошарила на полу под креслами и — бинго! — нашла свое шило из оленьего рога.

Я сжала его в руке, не зная, куда его спрятать. Жаль было подаренные Амалией ножны, зато я уже держала в голове примерную выкройку, чтобы дома сшить такие же или даже лучше. И в этот момент ко мне подошла хамоватая девушка из сопровождения Николаса.

— Переоденься. — Она кинула мне пакет с униформой, в котором обнаружилась хлопковая рубашка с нашивкой-крылом, и под ней — красная полушерстяная юбка.

— А белье?

— Наши стюардессы обычно приходят в своих трусах. Ничего, не замерзнешь.

С этими словами она развернулась и направилась в грузовой отсек через отдельную дверь в салоне.

Вот же стервень. Она, видимо, из тех, кто любит быть единственной девушкой в мужской команде. А тут, вот незадача, нарисовалась еще одна самка.

Я, все еще не привыкшая к прилюдному оголению, пошла искать туалетную комнату и обнаружила ее возле кабины пилотов. Немного полюбопытствовав, взялась за ручку двери в кабину, но она оказалась заперта. Видимо, жизнь пилота здесь охраняется как минимум задвижкой аналогичной той, что стоит в туалете.

Обнаружив карман в шве юбки, я радовалась как ребенок. Мне была невыносима мысль расстаться с подарком Жана, а так он будет надежно спрятан и всегда под рукой. Быстро натянув униформу, я осознала, как неудобно носить мини юбки и белые рубашки без трусов и бюстгалтера. Это было лучше застиранного халата, но слишком много воздуха и свободы, слишком открыто.

Мне даже показалось, что тело оголилось еще сильнее, чем было.

Вернувшись в салон, я приняла самую закрытую из своих защитных поз, но все равно из-под белой рубашки просвечивали пятнышки розовых сосков. Ноги в ботинках я натерла еще по дороге в Сантьяго, поэтому просто скинула обувь и осталась в длинных мужских носках, наслаждаясь хоть какой-то частичкой свободы.

— Слишком аппетитно сидишь, чтобы не захотелось перекусить, — намекнул вошедший Николас. Он кинул на сиденье спортивную сумку и порывшись в ней, вытащил упаковку с бинтом и заживляющий бальзам, который я узнала по запаху. — Удивительно, что никто еще не прокусил твою шею, ты же была собственностью кого-то из наших? Кого?

— Мне не нравится слово «была». И слово «собственность». До встречи с подчиненными южноамериканского владыки я себя доступным ужином не считала. Да, я и кровью-то поделилась всего пару раз. Просто парень был голоден.

— А ты кормишь всех голодных из своей вены? Или у тебя к нему были чувства? — Николас едва прищурился, и бровью не повел, но я заметила, что он внимательно вслушивается. Сердцебиение считает, догадалась я. — Хочешь знать, почему охотники Марии выбрали тебя?

Он постучал указательным пальцем по нижнему веку.

— Почему же?

— Нет татуировки. — Он указал на мою шею рукой, и я невольно поежилась. — Если ты даешь кровь только одному вампиру, и он ценит это, то дает свою защиту, дарит тебе свой знак. Обычно это татуировка, иногда украшение на шее. Так мы видим, что человек занят. Большинство вампиров просто переключатся на другую жертву. Никто не хочет драться за котлету, когда их еще семь миллиардов вокруг. Но, когда знака нет, а укус есть…

— Это что, как приглашение? Шведский стол?

— Скажем так, это выглядит так, будто ты не разборчива в партнерах.

— И ты говорил мне, что клеймо это «фу»?

— Южане не ставят татуировок. У нас давно под запретом охота на своих людей. Еще с тех пор, когда колонии только начали существовать. Ведь люди были родственниками, детьми, потомками вампиров. Мы носили одну фамилию, заботились о них. В наших землях жертвой охоты может стать только преступник, проститутка или иностранец. Мы уважаем порядочных женщин, потому что у каждого из нас тоже когда-то была мать, вскормившая нас грудью.

— Значит ли это, что пить из меня сегодня не будут?

— Нет, не значит. И я заранее прошу прощения за это. — Вид у Николаса, и правда, был виноватый.

— Не надо портить рубашку, — забеспокоилась я.

— Так сними ее. У тебя под грудью есть хорошая вена. — Он скользнул глазами, будто проникая под ткань, исследуя изгибы в поисках бьющейся жилки.

— Может быть я просто налью ее в стакан?

— Фу, — Николас со снисхождением смотрел на мои попытки отвертеться от «ужина». — Так пьют только мажоры, которые, как они говорят, не хотят касаться губами потного тела.

— Ты только что взлетел на личном самолете, летящем через половину земного шара с девятью литрами девственной крови на борту. Привыкай.

Он подсел ко мне, и его рука легла мне на бедро. Наклонившись почти к самому уху, пощекотав губами пушок волос, он вполголоса произнес:

— У меня больше нет причин хранить твой секрет. Но если ты сама не будешь говорить тише, то скоро это перестанет быть таким уж секретом.

— Чистота моей крови для вас не имеет значения, — нахмурив брови, прошипела я, — ты и твои кровопийцы ведь все равно будете пить. И сохраните мне жизнь. Так чего мне бояться?

— А кто говорил, что мои кровопийцы сохранят чистоту твоей крови? Но жить будешь. — Он приложил палец к моим губам и, заглядывая мне в глаза, чтобы увидеть глубину осознания его слов, щипнул