— А не видел ты, что парнишка с этими деньгами сделал?

— Нет, шеф, этого не видел.

— Ты знаешь, что его забрали? И обыскали. Но при нем не нашли ни цента. Ты случайно не заметил, куда он спрятал деньги?

Глаза мальчика расширились, но он помотал головой и сказал:

— Нет.

— Ты видел, как все случилось?

Губка утвердительно кивнул.

— И мальчика, которого сбили, тоже видел?

— Да, мы его знали, шеф. Он не из наших, но парень свойский. Мы с ним иногда в футбол гоняли. Вот, смотрите — эти башмаки он мне дал. Но у него мама была очень злая. Все время его наказывала. Он сбегал из дому к нам — говорил, что ребятам с улицы живется лучше, чем детям богатых.

— Не верь, Губка. Но вернемся к делу. Ты точно не видел, куда тот парнишка спрятал деньги?

Инспектор вдруг наклонился, обхватил мальчика за талию, резко поднял в воздух и сорвал с его ноги ботинок — тот самый, в котором у Губки лежали скрученные в трубочку пять банкнот по сто кетсалей.

— Сопляк! — инспектор поставил мальчугана на место. — Тебя за это могут убить. Может быть, убьют. А я, даже если захочу, ничего не смогу поделать.

Он бросил грязный ботинок на пол и протянул мальчишке деньги. Взял бутылку холодного пива, заплатил и вышел из супермаркета. Посмотрел по сторонам в поисках убийцы в белой шляпе, но нигде его не обнаружил. Уже в машине открыл пиво и выпил.

Губка выбежал из супермаркета. Липкая ручка прижалась к боковому стеклу «БМВ».

— Помогите мне смыться отсюда, шеф! Ради всего святого! Увезите куда хотите! Очень вас прошу!

Инспектор допил пиво и, не глядя на Губку, отрицательно помотал головой.

Хоакин обогнул парк Берлин и пошел по направлению к площади Крус. Он думал о том, что у него появился еще один повод, чтобы убраться отсюда. Огромная темная фигура Хуана Пабло II с распростертыми руками вызвала у него еще более неприятные чувства, чем обычно. На Лас-Америкас люди продолжали терять время, празднуя День гватемальских Вооруженных сил.

Гуляющие семьи, мусор вокруг, чахлые сосны, пение птиц — все вызывало у него умиление, стоило только подумать, что, если немного повезет, то очень скоро он окажется далеко от этих мест. Прокат лошадок и мотоциклов работал — длинная очередь маленьких клиентов выстроилась возле памятника Симону Боливару.

Конские копыта, тележки, которые тащили козы, и мотоциклы превратили землю в грязное месиво. Хоакин некоторое время постоял, разглядывая следы, но от этого его слегка замутило — так бывает, если долго всматриваться в текст, написанный буквами, которых не понимаешь.

Он присел отдохнуть в тени какого-то дерева, но тут зазвонил его сотовый телефон.

— Хоакин? Говорит Франко Вайина. Армандо дал мне твой номер. Как дела?

— Не знаю, что и сказать.

— Ладно-ладно, не преувеличивай. Знаешь, где мой офис? Можешь подъехать?

— Мне нужно полчаса. Я без машины.

— Нет-нет, сегодня уже поздно. Давай завтра рано утром. Согласен? Договорились. Пока мы немногое можем сделать. И, разумеется, чтобы избежать неприятностей, не появляйся пока дома. Уже подумал об этом? Что ж, прекрасно. Тебе есть куда пойти? Тогда можешь быть спокоен. Деньги все уладят.

Хоакин без интереса следил за перипетиями слезливого фильма. Он решил уехать из страны, но как быть с Эленой? Согласится ли она? Они могли бы обосноваться в Испании. Разумеется, однако сделать такое предложение можно лишь тогда, когда они наконец-то станут любовниками.

Зажгли свет, и Хоакин увидел, что в зале кроме него никого нет: он единственный выдержал до конца. На улице его ждала Элена. Сгущались сумерки. Она показалась ему очень маленькой и хрупкой возле темной картонной фигуры Дарта Вэйдера.

— Что случилось?

Они сели в «Скай Ларк».

— Так что стряслось?

— Ничего, просто неприятности на работе.

— Опять шеф?

Она кивнула с удрученным видом. Хоакин ей уже как-то говорил, что такому шефу не газетой руководить, а бейсбольной командой. Чтобы доставить приятное Хоакину, она процитировала Бальзака: «Будь он владельцем, то не смог бы управиться даже с городскими дворниками».

Хорхе Рауль Медросо являлся шеф-директором, управляющим и собственником газеты «Эль Индепендьенте». (Ха-ха!)

Единственный наследник семейства, три поколения которого вкладывали деньги в журналистику, Медросо был чем-то вроде удельного князька в области новостей и очерков. Он не писал (за него это в случае необходимости делала одна женщина), но зато у него было много лиц.

Он хвастливо заявлял, что управляет и национальной славой, и национальным позором — от его решения зависит, пройдет или не пройдет в номер горячая статья, он раскручивает или топит писателей, предпринимателей и политиков. К счастью, эти слухи были сильно преувеличены…

— Едем к тебе? — спросила Элена.

— Ко мне нельзя. Маленькое наводнение. Соседи сверху затопили. За ужином все объясню. Сейчас не хочу портить тебе аппетит.

— Предпочитаешь отравить ужин? А что у тебя за чемоданчик?

— Мне нужно где-то переночевать.

Они развернулись возле «Мэджик Плейс» и поехали по Лас-Америкас.

— Фильм, кстати, ужасный, — сказал Хоакин. — Из слезливых.

— Ты плакал, бедняжка? — нежно посмотрела на него Элена.

— Все глаза выплакал.

Когда они проезжали мимо площади Коста-Рики, она сбавила скорость, осмотрелась и сказала:

— Сегодня утром здесь произошел несчастный случай.

— Ну-ка расскажи, — попросил Хоакин. Конечно, она обо всем знала, раз уж провела весь день в редакции.

— Сбили мальчика.

— Да что ты говоришь!

— Он катался на одном из пони, что дают напрокат, — она посмотрела в сторону парка, где в полутьме можно было разглядеть лошадей и мотоциклы. — Ничего странного: здесь даже ограды нет. Очень опасно. Может быть, все это выдумки Хорхе, но прошел слух, что мальчик — сын или близкий родственник одного высокопоставленного военного. Поговаривают, что несчастный случай могли подстроить.

— Интересно, а он от кого это слышал?

— Его источники засекречены, сам знаешь.

Они остановились у светофора возле Обелиска (жалкое подобие обелиска!). К машине подбежал мальчишка — помыть окна.

— Спасибо, не нужно, — Элена быстро опустила стекло и протянула мальчишке мелочь.

— Значит, ты не знаешь? А какой мог быть мотив?

— Мотив? Думаю, месть.