Двери лифта закрылись. Как всегда, очень быстро.

Инспектор Растелли был человеком не только чрезвычайно некрасивым, но и чрезвычайно неглупым. Он был атеистом (убежденным), и это, по его словам, давало ему значительное моральное и интеллектуальное преимущество перед большинством его сограждан, религиозных фанатиков по своей природе. Он не видел никаких перспектив для человека как такового, не мечтал о гармоничном мире, зато жил в гармонии с самим собой.

В сущности, он любил свою страну, хоть она и была заштатная, однако, если бы ему дали волю, он избавился бы (максимально гуманными способами) от двух третей ее населения. Для блага нации, которое, впрочем, ничего общего не имело ни со статистикой («нелепый предрассудок»), ни с демократией, этим чудовищным фарсом.

У него была — так он говорил сам себе, когда пребывал в хорошем настроении, — душа дикого зверя. Он не питал никакого уважения к большинству своих клиентов-богачей, но был терпимым. Бедняки тоже не вызывали восторга.

У него, как и у множества полицейских, была склонность к медицине и науке, но отсутствие денег на образование и среда, из которой он вышел, вынудили его стать детективом.

Растелли покинул кабинет адвоката Вайины довольный тем, что интуиция его не подвела и Хоакин действительно оказался ни в чем не замешан, а лишь выгораживал друга. Детектив полагал — хотя абсолютно уверен в этом не был, — что мать мальчика, после того как будут выяснены еще два-три вопроса, связанных с «дискавери», без труда сможет получить от страховой компании деньги в связи со смертью Сильвестре (а Растелли считал, что скорее всего так оно и будет) или в связи с несчастным случаем. Он дошел до стоянки, сел в свой старый «БМВ» и поехал в сторону торгового центра, где его клиентка, донья Илеана де Баррондо, держала бутик женских кожаных сумок.

В бутике «Под кожей» — галогенные лампы, абстрактный дизайн, музыка Фрэнка Синатры, льющаяся из динамиков, спрятанных за вазонами с тропическими растениями, — все было так, как в большинстве бутиков больших городов. Пахло дорогой кожей (дрянной материал хорошей выделки), кремом и изысканными духами. Сеньора Илеана, сидя за черным мраморным столиком в глубине магазина, просматривала счета и одновременно разговаривала по телефону:

— Не болтай глупостей. Если ее бронировать, я буду ползти как черепаха. У нее же мотор в шестьсот лошадиных сил. Хватит и тонированных стекол. Да ты с ума сошла! Куда полетели?! На вертолете?! — Растелли несколько раз нервно открыл и резко захлопнул перламутровую шкатулку, стоявшую на краю стола. Донья Илеана бросила на него негодующий взгляд. — Никогда не думала, что ее Джон добьется такого успеха. В жизни бы не поверила, — засмеялась она. — Ну счастливого пути. До встречи.

— Секундочку, — сказала она, повесив трубку. Провела две красные черты под одной из колонок с цифрами и только после этого подняла голову.

— Извините, инспектор, садитесь… Мириам! — крикнула она в подсобку, откуда доносился шорох картонных коробок и шелест целлофана.

Подошла, очень сексуально (так показалось Растелли) покачивая бедрами, Мириам, миниатюрная девушка с лицом и фигурой Барби.

— Слушаю, донья Илеана.

Растелли поздоровался, стараясь не слишком пялиться на девушку.

— Чашечку кофе, инспектор? — спросила донья Илеана и отправила Мириам прочь. — Можешь не торопиться, — добавила она ей вслед.

Растелли спросил, не могла бы сеньора выключить музыку — она ему мешает, и донья Илеана скрылась за тайваньской ширмой. Прическа была другой — волосы заплетены в косы. И одета вся в черное, даже чулки черного цвета. Но это, подумал инспектор, не лишает ее привлекательности.

Выключив музыку, она подошла к двери и заперла ее изнутри.

— Так лучше? — спросила донья Илеана и снова села за мраморный стол напротив инспектора.

— Как мальчик?

— Спасибо, лучше. Слава богу, пришел в себя. Кажется, все не так страшно.

— Очень приятная новость. По радио и телевидению сообщили совсем другое.

— Будем надеяться, что ухудшения не будет.

— Что касается автомобиля, — сказал Растелли, — то тут дело, кажется, тоже на мази, — он улыбнулся. — У нас приказ об аресте и данные о хозяине «дискавери». Я говорил с его адвокатом. Страховка есть, так что если не возникнет (а это маловероятно) никаких осложнений, то и с получением денег не будет никаких проблем.

— Очень хорошо. А по поводу того, второго дела есть что-нибудь, инспектор?

Второе дело

Как и всегда в минуты напряжения, инспектор невольно согнул пальцы левой руки, почти до предплечья.

— Что касается второго дела, то все именно так, — он резко откинулся на стуле, уронив руки и приподняв бровь.

Донья Илеана взмахнула ресницами.

— Все именно так?

— Перед тем как приступить, я хотел бы уточнить несколько деталей.

— Спрашивайте, — лицо женщины стало серьезным, если не сказать трагическим: начиналась совсем другая игра.

— Сильвестре… не является вашим родным сыном?

— Да, но… Я плачу вам не за то, чтобы вы в этом копались.

— Конечно. Но это очень важно. Мне нужна полная картина. Как можно более полная.

— Так что вы хотите узнать?

— И родным сыном вашего мужа он тоже не является?

— Моего бывшего мужа, инспектор? Нет, не является. Мы его усыновили.

— Развод? А почему вы оставили фамилию мужа?

— Были причины личного характера.

— Как давно вы его усыновили?

— Немногим больше года.

— Значит, тогда ему было шесть.

— Я никогда не была уверена в этом, инспектор. Вы сами его видели.

— Но он был без сознания. Извините, вы можете объяснить мне мотивы усыновления?

Донья Илеана опустила голову:

— У меня не может быть детей, инспектор.

— Понимаю, — Растелли внимательно посмотрел на нее. — Извините.

— Ничего. Это все, что вы хотели спросить?

— Нет. Кто настоящий отец ребенка?

— В данном случае ничем не могу помочь. Всем занимался Фаустино. Я не хотела ни во что вмешиваться. Это важно?

— Как знать.

— Так выясните сами.

Мириам с кофе застыла на пороге. Донья Илеана знаком попросила ее немного подождать, но девушка сделала вид, что не поняла ее.

— Вы просите меня начать расследование против вашего бывшего мужа?

Прежний муж доньи Илеаны был молодой и очень известный (своей амбициозностью) предприниматель из числа самых «крутых». «Та еще штучка», — подумал Растелли.