Увлекшись процессом, князь не заметил, как в конюшню вошли. Тяжелая рука легла ему на плечо. Из-под косматых бровей укоризненно смотрели строгие глаза.

— Воевода?! — воскликнул Всеволод, безуспешно пытаясь сбросить его руку.

Холоп, услышав возглас князя, застыл с поднятой рукой.

— У нас своих не убивают, — Сеча убрал руку.

Всеволод постарался переместиться как можно дальше от непрошеного гостя.

— Ты не смеешь тут командовать, — взвизгнул он с безопасного расстояния, затем обрушился на холопа:

— Чего стоишь?

Тот взмахнул было рукой, но опустить не успел: воевода вырвал кнут и так огрел им слугу, что тот, заскулив, бросился в темный угол. Всеволод схватился за рукоять меча. Воевода стоял спокойно. В конюшне внезапно потемнело — весь дверной проем загородила могучая фигура. Вошедший оказался богатырем с копной вьющихся светлых волос и добродушным доверчивым взглядом.

— Добрыня, забери мальчонку, — распорядился воевода и, не оглядываясь, вышел…

С тех пор на все предложения князя Всеволода встретиться девушка отвечала решительным отказом. Двери закрывались перед ним вежливо, но надежно. И Всеславне, к ее радости, стало казаться, что князь, оскорбленный отпором, оставил попытки к сближению. Но ее надеждам не суждено было сбыться…

— Вот так встреча! — донесся сверху знакомый голос.

Всеславна открыла глаза и увидела князя, гарцующего на вороном жеребце.

— Какими судьбами… — холодно ответила она, молча ругая себя, что вовремя не заметила его приближения.

— Будет тебе сердиться, княжна! Из-за чего сыр-бор? Из-за холопа? Да коли их не пороть, они ничего делать не будут, — он собрался спешиться.

— Нет, князь, — остановила его княжна. — Прошу, оставьте меня! Иначе… — она угрожающе положила изящную ручку на рукоять меча.

Видя, что она непреклонна, Всеволод в сердцах стегнул коня и исчез.

— Что так быстро, князь? — из-за кустов у дороги выросла фигура тиуна.

— У, сука! — князь грязно выругался. — Дрянной холоп ей дороже, чем мое расположение! Ну, гляди, поплачешь у меня!..

— Что собираешься делать?

— Еще не знаю. Это ты думай.

Прошло несколько дней. Однажды под вечер, когда Всеволод любовался, как конюшие выгуливают лошадей, к нему неслышно подкрался тиун.

— Князь! — позвал он, просунув худое лисье лицо сквозь ограду. — Прослушал я, что князь Василий замышляет пир…

— Ну и что?

— А то, князь, — тиун по привычке оглянулся, — прикажи, чтобы княжну напоили, — и она твоя!

— Так, так! — на лице князя заиграла улыбка. — Ух, и бестия же ты! — он шутливо погрозил пальцем.

Хороши княжеские пиры! Чего только не увидишь на широченных столах! Одной только дичи не перечесть! Тут тебе и гусь, и утка, и целое блюдо куликов. В центре красуется глухарь с лосиную голову. Вот темное дымящееся мясо кабанов, рядом медвежатина, тут, посветлее, лосятина. Дурманящий дух идет от запеченного барана. Огромный, как колесо телеги, византийский серебряный поднос с затейливой росписью полон огурцов, моченых яблок, луку. Отдельно — соленые кочаны капусты. Рыба — от пескаря до бескостной стерляди. Питье льется рекой. Меды разные, на травах настоянные, с клюквой наведенные. Холопы с ног сбиваются, чтобы угодить князю и гостям дорогим — боярам да дружинникам.

Давно в козельских теремах не звенели кубки серебряные, давно не спевали песен да не тешили душу музыканты. Рядом с воеводой сидят князь Василий и Всеславна. Радостно гудит гридница. Уже на нетвердых ногах подходит, слащаво улыбаясь, боярин Авдей. Лицо красное, с лысины струится пот.

— Не побрезгуй, красавица наша! — и подает ей полный кубок заморского вина. Гости смотрят, глаз не спускают. Встала Всеславна, приняла кубок с поклоном, обратилась к дружине:

— Отваги всем желаю, коль за Русь вступиться придется; пусть души ваши будут чисты, а помыслы светлы, оружие остро, рука тверда, а глаз точен! — Княжна пригубила питье и поставила чашу на стол.

— Нет, нет! Други! Не наших, не русских кровей княжна! Не держит русского обычая!

Стол согласно зашумел. Девушке опять подали вино.

— Не обижай, княжна! Эй, други! За княжну! — боярин Долгий схватил первый попавшийся кубок и начал пить, не сводя с нее глаз. Вино текло по его жирным щекам. Всеславна пила маленькими глотками. Дождавшись, пока все отвлекутся, плеснула из чаши под стол и громко стукнула пустым кубком.

— Вот так! Это по-нашему! — загудели довольные голоса.

Вслед за Долгим к княжне подходило еще несколько человек. Все требовали одного: выпить. Под разными предлогами девушке удавалось избавиться от их назойливого приставания. Гости, часто провозглашавшие тосты, быстро пьянели.

Когда стол загудел откровенным пьяным содомом, Всеславна потихоньку удалилась к себе. Но не успела она закрыть дверь, как ее с силой дернули. На пороге стоял князь Всеволод. По-пьяному глупо улыбаясь, он пошел на обомлевшую княжну, широко расставив руки. Не успела девушка опомниться, как оказалась в его объятиях. Князь попытался повалить ее на кровать. Всеславна впилась зубами в его плечо. Вскрикнув от боли, князь выпустил жертву. Княжна бросилась к сундуку и, схватив меч, плашмя обрушила его на голову обидчика. Тот взвыл и вновь попытался напасть. Но, увидев угрожающе сверкнувшее лезвие, испуганно попятился назад и ретировался за дверь. Всеславна ничего не стала рассказывать о случившемся даже Малуше, но больше ее от себя не отпускала.

Пока в Козельске происходили эти события, в Чернигове с нетерпением ждали вестей. Наконец, они дошли.

Старенький высохший монах, стоя у окна, читал письмо княгине по складам, беспрерывно шевеля губами.

— «До-ро-гая сес-тра, я не на-хо-жу вза-им-ности, серд-це мое бо-лит. Я все сде-лал, что ты го-во-ри-ла, но бес-по-лез-но. На-до де-нег».

— Ишь, мало ему, — перебила княжна. — Читай дальше.

— «Хо-чу про-сить ха-на…» — послушно продолжил монах.

Выслушав послание до конца, княгиня задумалась.

— Что ж, решил он правильно. Денег придется дать, — заключила наконец она.

Вскоре одинокий всадник, провожаемый удивленными взглядами черниговской стражи, нещадно нахлестывая коня, поскакал на восток.

Козельск проснулся рано, с рассветом. Охрана, с высоты крепостных стен убедившись, что городу ничего не угрожает, подала сигнал, ворота медленно распахнулись, и началась обычная жизнь: кто-то спешил выехать из города, кто-то гнал на пастбище скот, кто-то въезжал в город.

Стража обратила внимание на одинокого путника: его усталый, измученный конь еле брел, сам всадник почти клевал носом. Сразу видно, прибыл издалека. Пока рядили, окликнуть или нет, незнакомец миновал ворота и растворился в толпе.