В своем письме правительству Нобель перечислял уже девяносто четыре области применения своей резины. Его творчески составленный список пополнился пожарными шлангами и мешочками, предохраняющими от сырости порох. Иммануил планировал также производить из резины противопехотные мины, понтоны для мостов и подушки для страдающих геморроем. К своей заявке Иммануил приложил несколько интереснейших образцов своей продукции: лошадиные подпруги, подтяжки и суспензории. Кстати, все эти образцы до сих пор хранятся в Национальном архиве в Стокгольме.

Однако дело шло туго. Объявления Иммануила Нобеля в Aftonbladet становятся все короче и наконец совсем исчезают. Кронпринц отказался от идеи надувных ранцев. Похоже, и с желанными помещениями тоже ничего не вышло30.

В конце лета, когда положение казалось беспросветным, Иммануила пригласил к себе посланник США в Стокгольме – министр Хьюз, пожелавший взглянуть на его эскизы. Интерес, проявленный американцем, касался как раз непромокаемых солдатских ранцев. Вскоре после этого Иммануил получил от министра приглашение на ужин. В тот вечер разговор зашел об изобретениях Нобеля. Один из именитых гостей – губернатор Або Ларс Габриэль фон Хаартман – заинтересовался солдатской амуницией. Хаартман находился в Стокгольме с начала года с целью заключить договор о торговле в пользу экономически пострадавшей Финляндии – ныне Великого княжества Финляндского в составе Российской империи31.

Если верить автобиографическим записям Иммануила Нобеля, Хаартман стал уговаривать его попробовать себя в России или Финляндии. В описании самого Иммануила интерес со стороны Хаартмана явился решающим обстоятельством, заставившим его незадолго до Рождества 1837 года в срочном порядке оставить семью и в одиночку отправиться на восток.

Однако правда заключается в другом. Она немилосердно проста и занесена в рукописный протокол канцелярии губернатора Cтокгольма от 30 ноября 1837 года. В тексте несколько раз мелькает слово реквизиция: сначала как упоминание о предыдущих предупреждениях, а потом – как свершившийся факт. В протоколе указывается, что судебные исполнители в конце концов произвели реквизицию в доме Нобелей. В субботу в середине ноября они явились в дом без предупреждения, но никакого имущества не обнаружили. По данным канцелярии, изворотливый Нобель все заранее распродал.

На самом же деле как раз перед самой реквизицией Иммануил собрал весь свой скарб и переехал на новое место. Ему открыл двери своего дома на Нюбругатан майор Антон Людвиг Фанейельм. Фанейельм был его конкурентом в производстве резины и фонтанировал идеями не хуже самого Нобеля. Среди прочего он сконструировал самовзрывающиеся мины. Вскоре после этого Фанейельм окажется владельцем и патента Нобеля, и его фабрики32.

Когда 30 ноября 1837 года настал черед рассмотрения его дела, Иммануил Нобель явился в канцелярию губернатора на Вестерлонггатан. Была самая обычная среда в то унылое время года, когда дневной свет появляется всего на несколько часов. В переводе на более современный язык, канцелярия губернатора заявила, что «если в течение четырнадцати дней кондуктор (архитектор) Нобель не уплатит все свои долги, определенные судом в 1834 году, то будет задержан судебными исполнителями Эклундом и Экстрёмом и посажен в долговую тюрьму, где и будет находиться, пока все долги не будут выплачены».

Две недели спустя Нобель выхлопотал себе паспорт для поездки за границу. Пункт назначения – Финляндия, жизненный девиз неизменен: «Полагаться лишь на самого себя, а не на других».

Субботний день 16 декабря 1837 года стал мрачным в жизни столь оптимистично настроенного Иммануила Нобеля. Его угнетали не только мысли об огромных долгах и понимание, что его в любой момент могут арестовать1. Найденное им решение – отправиться на восток, в русскую Финляндию, – тяготило не меньше. Еще долго он будет помнить, с какой болью «вынужден был проститься с родными – молодыми и старыми, большими и маленькими». Дочери Генриетте был всего год, Альфреду четыре, Людвигу шесть. Восьмилетнему Роберту вскоре предстояло начать учебу в школе при церкви Св. Якоба в Стокгольме. Как семья проживет без Иммануила?

Накануне он получил свой паспорт. Чиновник в канцелярии губернатора, правда, отметил, что заграничную поездку следует рассматривать как временную, что «подданный Нобель» получил паспорт, чтобы «отправиться в Финляндию и вернуться обратно». Однако ситуация сложилась такая, что никто не знал, когда осуществится второе.

Строго говоря, отягощенный долгами Нобель не имел права покидать Швецию, но контроль имел свои прорехи. Возможно, подписывая паспорт, губернатор даже не подозревал о положении Иммануила Нобеля или же сыграло роль обещание помощи от губернатора Або2?

Недавно открытая пароходная линия Стокгольм – Або с конца октября закрылась на зиму. Поэтому Иммануилу оставалось лишь воспользоваться почтовым катером из Грисслехамна – это были неуклюжие открытые суденышки, путешествие на которых сквозь дрейфующие льды сулило мало хорошего3. Впрочем, часть пути через Аландское море прошла неожиданно легко. И лишь затем начались тяжкие испытания. Временами команде и пассажирам приходилось перетаскивать судно по тонкому льду, проламывавшемуся у них под ногами. Не раз и не два Иммануил Нобель вместе с другими пассажирами повисал на перилах по пояс в ледяной воде.

Дело дошло даже до того, что Иммануил послал «благодарную мысль тому, кто так странно правит нашими судьбами и кто спас меня ради моих дорогих родных»4.

* * *

* * *

Город Або знавал лучшие времена. Оказавшись после 1809 года под властью России, этот когда-то мощный и процветающий оплот Швеции на востоке утратил свое значение. Первый удар последовал уже в 1812 году, когда российский император решил перенести столицу в Гельсингфорс, менее отравленный шведским влиянием и к тому же расположенный ближе к Санкт-Петербургу. А 15 лет спустя, в 1827 году, город Або на три четверти обратился в руины и пепел в результате самого большого пожара, когда-либо случавшегося в Скандинавии.

Теперь, в конце 1830-х годов, город начал приходить в себя после разрушения и унижения, но не более того. Повсюду еще виднелись следы пожара, далеко не все успели отстроить заново. В остальном жители Финляндии, похоже, не терпели от русских особых притеснений. Напротив, некоторые даже оживились после «развода» со Швецией, особенно в среде дворянства и чиновников. Они избавились от тяжкого бремени шведских налогов. Зарплаты выросли, работы стало больше, а жесткая узда Стокгольма сменилась куда более свободным правлением из Санкт-Петербурга. Великое княжество Финляндское получило широкое самоуправление – au rang des nations[6], как высказался Александр I в 1809 году. И даже теперь, в правление куда более деспотичного Николая I, автономия Финляндии нисколько не сузилась. Если бы Карл XIV Юхан поддался на уговоры шведских реваншистов и попытался отвоевать Финляндию, многие жители страны наверняка выразили бы свой протест и попросили шведского короля отправиться домой.