Справедливости ради следует упомянуть, что суровый режим Николая I имел и другую сторону. За исключением постоянных военных конфликтов на Кавказе, можно сказать, что в России наступил период мира и относительной стабильности. Несмотря на суровое давление, именно в этот период наблюдался расцвет русской литературы, балета и музыки. Многие восхищались мощным авторитетом государя, считая его истинным проявлением русской натуры. «Человек очень властный, однако же привлекательный», – писала несколько лет спустя юная кронпринцесса Великобритании Виктория после встречи с высоким и статным Николаем I. Однако на этом ее похвалы закончились. «Он редко улыбается, а когда и улыбается, выражение лица у него все равно нерадостное, – констатировала она. – Вряд ли его можно назвать особо одаренным»31.

В одном царь Николай противоречил сам себе. С одной стороны, он желал возродить российское наследие, с другой – после восстания 1825 года не испытывал доверия к своим соотечественникам. Поэтому при его дворе толпились иностранцы, а в столице проживали множество немецких, шведских и прибалтийских инженеров и зодчих. Особенно доброй репутацией пользовались шведы. Когда в столице обосновался Иммануил Нобель, офицеров царской армии обшивал шведский придворный портной, а Карл Эдвард Болин вскоре стал придворным ювелиром. Шведские кузнецы и ремесленники пользовались все большим спросом.

Иммануил Нобель познакомился с другими приезжими шведами. Вскоре совместно с одним из них, бывшим директором из Эльвдалена, он открыл свою первую механическую мастерскую. Им удалось убедить богатого финляндского фабриканта, владельца кирпичных заводов Карла Леннгрена дать им ссуду, и, хотя первая мастерская долго не продержалась, добрые отношения с Леннгреном сохранились. Двадцатью годами позже Роберт Нобель обручится с дочерью Леннгрена Паулиной – очаровательной финской шведкой, за которой пытался ухаживать и младший брат Альфред32.

Из российских архивных документов явствует, что в это время Иммануил Нобель пытался параллельно продать российскому командованию идею быстрого возведения понтонных мостов из резиновых подушек33. Однако удача улыбнулась ему только осенью 1840 года. Через своих высокопоставленных финско-шведских знакомых он попал в список приглашенных на роскошный прием, который давал генерал-губернатор Финляндии царский советник князь Александр Сергеевич Меншиков. Приемы он устраивал часто. Генерала-губернатора считали человеком светским, остроумным, но любившим находиться в центре внимания – как говорится в русской пословице, «на каждой свадьбе – женихом, на каждых похоронах – покойником»34.

На тот момент князь Меншиков по-прежнему возглавлял российский флот. В свои пятьдесят два года он стоял на вершине своей карьеры и принадлежал к узкому кругу фаворитов, которые иногда обедали или ужинали наедине с императором. Кроме того, Меншиков только что побывал в Швеции, сопровождая Николая I во время краткого тайного визита в Стокгольм в 1838 году. Обожавший неожиданные визиты Николай умудрился добраться незамеченным до самого королевского дворца и устроить сюрприз Карлу XIV Юхану, внезапно появившись у него в кабинете во время чтения утренних газет35.

О Николае говорили, что он ценит лояльных и услужливых советников, гораздо менее заботясь об их знаниях и профессионализме, поскольку его окружали одни военные.

Меншиков прекрасно соответствовал этим ожиданиям. Тот факт, что советники царя не отличались глубиной знаний, часто называется среди причин, приведших к резкому отставанию России в момент, когда в Англии и Франции начался период индустриализации. Положение еще более усугублялось тем, что Николай не проявлял ни малейшего интереса к происходящему на Западе. Ни в техническом, ни в экономическом, ни в военном отношении Россия уже не была той великой державой, которая ослепила мир после победы над Наполеоном.

Отставание вызывало тревогу, особенно в военных кругах Российской империи. В ответ Николай обычно создавал различные комитеты, вскоре они расплодились в таком количестве, что уследить за их работой стало невозможно. На приеме в роскошном дворце Меншикова на набережной Невы Иммануил Нобель оказался рядом с двумя членами одного из таких комитетов – генералом Карлом Шильдером и профессором физики Морицем Германом фон Якоби, которым император поручил создать эффективную морскую мину.

До этого момента Иммануилу Нобелю не приходилось иметь дело с взрывчатыми веществами. Он лишь мимоходом упоминал, что его резину, вероятно, можно использовать для противопехотных мин или хранения пороха. Однако, как он сам потом описал, беседа экспертов за столом увлекла его до крайности. Шильдер и Якоби испытывали на себе большое давление. Они обсуждали трудности, с которыми столкнулись при подготовке назначенного в скором времени испытания. Их идея, как понял из разговора Нобель, заключалась в том, чтобы кабелем соединить начиненные порохом мины с батареей, находящейся на берегу. По замыслу, у батарей должны были находиться несколько солдат. Когда дозорный сигнализировал, что над минами проходит неприятельский корабль, они должны были взорвать мины с берега.

«Но ведь это невозможно!» – подумал Нобель (если верить его биографическим запискам). Вслух он сказал:

– Но ведь это может закончиться удачей один раз из пятисот!

По словам Иммануила, от этого заявления генерал Шильдер резко поднялся.

– Так что, вы у себя в Швеции придумали что-нибудь получше? – спросил он в ярости.

– Уж не знаю, что там в Швеции, но я уверен, что можно достичь цели куда более простым и надежным способом, без всякого дозорного, – ответил Нобель.

Диспут достиг ушей Меншикова. Тот спросил, о чем спор, и тогда Шильдер попросил Иммануила объясниться.

– Лучше пусть корабль сам приведет в действие мину, столкнувшись с нею, – предложил Иммануил.

Шильдер начал посмеиваться. Прекрасная идея, но так ли уж просто ее осуществить? Готов ли Нобель доказать свой тезис экспериментом?

Импульсивный Нобель немедленно принял вызов, «ибо часто случай указывает нам путь», как сказано в его записках. До этого оружием и военной техникой ему даже близко не приходилось заниматься. Задним числом Иммануил утверждал, что его мучили сомнения, однако он пришел к выводу, что его дерзость все же имела оправдания. Морская мина, о которой он думал, не предназначалась для нападения, а лишь для обороны36.

* * *

В качестве взрывчатого вещества в распоряжении Иммануила Нобеля и его конкурентов по-прежнему имелся только порох. Хотя этому продукту уже перевалило за тысячу лет, дымный порох по-прежнему оставался мировым монополистом. Все началось с того, что несколько китайских алхимиков в IX веке попытались найти эликсир бессмертия. Вместо этого в руках у них оказалось смертельное оружие.

Долгое время рецепт пороха держался в строжайшей тайне, однако потом он веками распространялся и дорабатывался, хотя суть оставалась прежней. Как сказал писатель XVII века, «калиевая селитра – душа, сера – жизнь, а древесный уголь – тело» взрывчатого порохового заряда.