— Так вы думаете, Франц был генетическим путешественником?

— Это только одна из гипотез, — объяснил Киш. — Мог быть, а мог и не быть. Вообще, если в деле Саймона много неясностей, то история с Францем — одна сплошная загадка.

— Да, загадка, — согласилась Варвара. — И главное, — добавила она задумчиво, — каких бы мы сейчас ни настроили предположений о Франце, их невозможно ни доказать, ни проверить…

Между тем солнце взобралось высоко-высоко, их тени пребывали в минимуме, и Киш тайно торжествовал, наблюдая соотношение их длин: его была всего на пядь длинней — почти идеальное для начала знакомства. Тени его родителей, как знал Киш из семейного предания, уравнялись вскоре после его рождения, и даже в моменты родительских размолвок соотношение менялось несильно. «У нас с Варей будет так же, — сладко грезилось Кишу. — Да, старик, тебе пора жениться!..»

Его торжество плохо сочеталось со следующим пунктом кафкианской программы — принести дань памяти праху Франца.

При вступлении на территорию усопших Варвара поёжилась и инстинктивно прижалась к его плечу. Как и все погосты мира, Ново-еврейское кладбище Праги нашёптывало входящим:

— «…смерть — правда жизни…»

— «…вы тоже умрёте…»

— «…ещё неизвестно, где вас похоронят…»

И отличалось разве что местным иудейским акцентом: в глазах рябило от латиницы и загадочного еврейского письма надгробий, так что начинало казаться (очень странное чувство), что здесь не встретишь ни одной русской фамилии — даже отдалённо-приблизительной (вроде Транснефтер, Рубльбаум, Скрипкевич, Ойвейзмермамочкин, Зубдолойцман или простой Рабинович).

В отличие от жарких улиц, здесь было зелено, прохладно и почти безлюдно: если просто брести по дорожке и смотреть на верхушки деревьев, то это походило бы на прогулку в пригородном парке. Возраст большинства могил уже намного превзошёл земной возраст лежащих в них, и свежее горе здесь давно сменилось еле слышной печалью. Они легко отыскали последнее прибежище Франца (кафкианцы заботливо развесили указатели) — могилу с высоким серым камнем, к подножию которого они положили свои слегка обрусевшие гвоздики.

К тихому изумлению Киша, Варвара всплакнула, — беззвучно, но на несколько минут. Подушечки её сочных губ скорбно сжались, глаза набухали влагой, которая, сорвавшись вниз, катилась по щекам, оставляя мокрые полоски. Он обнял её за плечи и прикоснулся губами к волосам. Она не удивилась — должно быть потому, что вся порция удивления, которую могло породить во Вселенной это действие, досталась ему одному: он и сам не ожидал от себя этого порыва. Потом она подняла к нему влажный взгляд, и он понял, что её можно уводить.

Перед выходом у массивных ворот Варвара достала из сумочки зеркальце и протянула ему:

— Подержите, пожалуйста.

Киш взял зеркальце, направил его на лицо Варвары и унёсся вперёд — туда, где они станут просыпаться вместе, и он будет видеть её без косметики, с заспанными глазами и всклокоченными волосами. Будущие будни вызывали в нём тихое торжество и умиление.

— Мне нужно было это всё прочувствовать, — Варвара тем временем приводила себя в порядок, бросая на него быстрые взгляды поверх зеркальца. — А вы, наверное, подумали: что за нюня! И зачем это она припёрлась сюда, если всю эту информацию можно было узнать, не вставая с московского стула?

— Я так не думал, — Киш покачал головой, — вы всё правильно сделали. Одно дело, когда просто экранируешь, другое — когда дышишь тем же воздухом. Настоящие дела только так и делаются, это известно.

— Воздух уже тысячу раз поменялся, — вздохнула она. — Воздух, которым дышал Франц, уже может быть где-то на вышине тысячи метров или в Америке, или в моём кабинете, или в вашем. А скорей всего, кислород из того воздуха уже давным-давно вступил в реакцию с молоком или железом, или был поглощен растениями. Меня уже давно удивляет мысль, что мы, возможно, состоим из тех же атомов, что и древние люди…

— И всё же место имеет значение, — возразил он, — поверьте потомственному археологу: важно не только что ищешь, но и откуда начинаешь поиск. А бывает, и — с кем. Может быть, ваша удача как раз и заключается в том, чтобы вдохнуть молекулу Франца. Я подобных историй десятки наслушался с детства.

— Вы археолог? — в её голосе скользнуло любопытство к его семье. — Ну то есть: потомственный?

— Вообще-то, мама — архитектор, — поведал Киш, — а отец — да, археолог. И его отец тоже, и отец отца… Я уже не совсем такой, как они. Они предпочитали старую добрую лопату, совок, скальпель, кисточку, а я работаю в теоретическом секторе — веду раскопки умозрительно, когда нужно что-то откопать в том или ином времени. Археолог-теоретик, короче говоря. Вот сейчас копаю про дефенестрацию.

— Кстати, — Варвара заканчивала подводку глаз, — мне это не совсем понятно. Вот я занимаюсь Кафкой, чтобы вылечить человека, а кому нужна дефенестрация? Для чего она нужна вашим заказчикам?

— Хороший вопрос, — признал он. — Но я стараюсь об этом не думать. Во всяком случае, пока. Во-первых, это бессмысленно: ведь я заказчика даже в глаза не видел, и не уверен, что его видели те, кто заказал эту работу мне. Верней, уверен, что и они не видели. Скорей всего, это анонимный заказ, и, судя по всему, его разместили сразу в нескольких аналитических центрах… Во-вторых, если пытаться отгадывать, каких результатов от тебя ждут, то легко впасть в шаблон и направить исследование по пути этих придуманных ожиданий. Забрести в тупик, который сам же и соорудил, короче говоря. История, в конце концов, развивается совсем не для того, чтобы подтвердить ту или иную концепцию, верно? Иногда халтурщики так и делают: подгоняют результат под ожидания, но халтура так или иначе выплывает наружу… Кстати, заказчики тоже нередко халтурят — когда заказывают определённый результат: «Мы и сами всё знаем, ты только придай этому вид исследования». Это примерно так же, как с теми вашими клиентами, которых вы терпеть не можете… Но это дело с дефенестрацией тем и интересно, что никто ничего не конкретизировал и не подсказывал, сказали: «Интересно всё, что накопаешь».

Он так увлёкся рассказом, что не сразу заметил, как Варвара внезапно прекратила заниматься макияжем и смотрела на него и изумлённо, и испуганно. Голубые глаза вдруг налились серой тревогой, и Киш не удивился бы, если бы она снова заплакала.

— Почему вы на меня так смотрите? — смутился он.

— И вы говорили мне про опасность? — то ли возмутилась, то ли попеняла ему она. — Ваша профессия куда опасней моей!

— Почему? — поразился он, машинально возвращая ей зеркальце.

— Потому что это дело очень опасное! — объяснила она ему, как маленькому.

— Почему? — по-прежнему не понимал он. — Что в нём опасного?

Варвара вздохнула и направила зеркальце на него:

— Посмотрите, Киш, на себя и повторите эту фразу: «Но это дело с дефенестрацией тем и интересно…», просто повторите.