У тебя же сложный размер. Тирза, ужинать! Все так и осталось в шкафу, как ты оставила. Ты же могла вернуться.

Она посмотрела на него изучающе, как будто хотела удостовериться, не шутит ли он.

— Мои ноги — драгоценность, сказали мне тут недавно, — продолжила супруга через некоторое время и мило улыбнулась. Она очень старалась, это было очевидно.

Но и он тоже. Вот в кого они превратились: два человека, которые очень стараются. Кто знает, может, они всегда ими были.

— Ты их уже рассмотрел? Я хорошо заботилась о моих драгоценностях.

Она села на край стула и вытянула ноги вдоль стола. Ногти были накрашены розовым лаком. Кончики пальцев коснулись бедра Хофмейстера.

Он окаменел.

Все еще зажав в руке кусок черствого хлеба, он бросил взгляд на голые ступни и щиколотки своей супруги. На пальцы, которые касались его брюк. Потом снова сунул черствый хлеб в рот и начал жевать.

— Ты ничего мне не скажешь после стольких-то лет?

— Я должен что-то тебе сказать?

— Что-нибудь приятное. Ты рад снова меня видеть?

— Ты про свои ноги? Что-то приятное про них?

Хлеб был ужасно черствый, но Хофмейстеру совершенно не хотелось идти на кухню и совать его в тостер.

— Ты же знаешь, как важны для меня определенные вещи. Ты ведь мог сказать что-то искреннее, что-то от сердца спустя столько времени. У тебя же есть чувства.

Она провела ногой туда-сюда, и Хофмейстер снова глянул на ее ступни.

Сердечность, вот, оказывается, чего от тебя ждут после того, как исчезнувшая на три года супруга снова возникает у тебя на пороге.

— Твои ноги не изменились, — сказал он.

— И это все?

— Думаю, да.

— Они — драгоценность, Йорген. Мои ноги. Многие любовались ими. Мне часто об этом говорили.

Она снова убрала ноги под стол.

Хофмейстер смотрел на цветы. Букет был дорогой. Наверное, тридцать евро. Интересно, кто подарил его Тирзе? Она не сказала, от кого цветы. Она редко называла имена своих ухажеров. За столом они говорили о простых вещах. Обсуждали новости, еду, погоду, ее подруг, школьные лабораторные работы и один-единственный раз — ее путешествие. Политических тем они избегали. Об Африке думали по-разному.

— Я считаю… — начал Хофмейстер. Из-за того, что он на самом деле не знал, что же он считает, он сделал паузу и тут услышал, как по лестнице спускается Тирза, так что предложение можно было и не заканчивать. Теперь была очередь Тирзы говорить что-то приятное и сердечное, если потребуется, хотя он в этом и сомневался, но, если бы такая необходимость возникла, Тирза должна была что-то предпринять.

— Фу, блин, ну и вонища тут! — рявкнула Тирза.

На ней была белая блузка, она переоделась. Обычно она никогда не переодевалась к ужину. Только если у них были гости. А все их гости за последние годы были гостями Тирзы. Только домработница из Ганы приходила по приглашению Хофмейстера, но назвать ее гостьей было никак невозможно даже в самом отдаленном смысле этого слова.

Их дочь уселась за стол. Хофмейстер поднял свой бокал и сказал:

— Тирза, давайте выпьем за неожиданный визит к нам твоей матери. Давайте выпьем за то, что мы все, почти все, снова собрались вместе… хм… как семья. И за наше здоровье.

Его дочь подняла свой бокал, но тут же поставила его обратно и сказала:

— Я не буду за это пить. И тут воняет, папа, ты что, не чувствуешь? Она накурила тут как паровоз. У нас нельзя курить! — Тирза, когда ей этого хотелось, тоже могла разговаривать как строгая учительница. Ее завуч однажды сказал: «Она прирожденный лидер, всегда берет инициативу в свои руки. Всегда идет вперед и ведет за собой всех остальных».

Повисла пауза. Нервничая, Хофмейстер сунул в рот еще один кусок хлеба.

— Мы выпьем… — начал Хофмейстер.

— Нет, — сказала Тирза. — Я не собираюсь в этом участвовать. Это какой-то балаган.

Она схватила вилку и начала яростно крушить фирменное блюдо своего отца.

— Ладно, — сказал Хофмейстер. — Тогда за жизнь. И за твой аттестат, да, Тирза? За твои выпускные экзамены. За твое будущее. За тебя!

И пока никто не успел высказать свои возражения, Хофмейстер быстро сделал глоток. Вино не успело охладиться как следует, но и так сойдет, подумал он. В такой вечер многое оказалось из разряда «и так сойдет».

Обычно блюда в духовке удавались Хофмейстеру намного лучше, но пока все были заняты едой, все шло хорошо. Все было под контролем: этот вечер, компания, семья.

Через некоторое время супруга вытащила из волос солнечные очки и спросила:

— Ну что, Тирза, а как дела у тебя? Я уже сказала твоему отцу, что ты стала просто красавицей.

Тирза вытянула ножом с тарелки длинную нитку расплавленного сыра — рецепт был из французской поваренной книги. Пожевала и сказала с набитым ртом:

— Как будто тебя это волнует.

— Да, меня это волнует, — сказала супруга. — Это волнует меня даже очень сильно. Я часто о тебе думала. Ты правда стала красивой девочкой.

— Стала?

— Стала еще красивее, чем была всегда. Ты всегда была хорошенькой, но сейчас по-настоящему, как бы сказать… сейчас ты расцвела!

— Забавно, — отозвалась Тирза.

Ела она нехотя и медленно. Как ребенок. С демонстративным отвращением. Не ела, а играла едой.

— Забавно? — переспросила супруга. — И что же в этом забавного?

— Забавно, что ты помнишь, что я раньше тоже была хорошенькой. Забавно, что тебя волнует, как у меня дела. Потому что я за последние несколько лет почти ничего такого за тобой не замечала. Да что там говорить, совсем ничего от тебя не слышала.

После этого инцидента все продолжили есть молча. Но Хофмейстером снова овладела нервозность, даже сильнее, чем только что, когда он стоял в коридоре и смотрел на чемодан своей супруги. Поэтому он затолкал в рот еще пару кусков черствого хлеба и опустошил содержимое хлебной корзинки. Нужно было доесть все до крошки. Выбрасывать — грех.

Когда у нее на тарелке почти ничего не осталось, супруга спросила:

— Что это за вино?

— Южноафриканское, — сказал Хофмейстер. — Мы с Тирзой открыли для себя вино из Южной Африки.

— Открыли? — Она ухмыльнулась. — В каком смысле открыли? Чего там такого открывать?

— По субботам винный магазин тут за углом устраивает дегустации. Мы с Тирзой иногда их посещаем. Верно, Тирза?

Мать Тирзы внимательно изучила этикетку и сказала:

— Ах, да вы прямо голубки, вы двое. По субботам ходите на винные дегустации. Как романтично. А кто бы мог подумать, что вы когда-нибудь так поладите.

— Папа, — сказала Тирза.

Но ее отец сделал вид, что