Один мужчина, я встретила его в баре за углом моего дома. Мы целовались на моей постели. От него пахло кислым вином, хотя пил он водку. Мы занялись сексом, но он обмяк на полдороге. Мы еще целовались. Он хотел полизать меня там, но я не захотела. Он рассердился и, уходя, хлопнул сетчатой дверью так, что полочка со специями сорвалась с гвоздя и грохнулась на пол. Мой пес нажрался мускатного ореха, и пришлось насильно скормить ему соль, чтобы его вырвало. На адреналине я принялась составлять список животных, какие у меня были – всего семь, включая двух бойцовых рыбок, одна умерла через неделю после другой, когда мне было девять – и список пряностей для фо. Гвоздика, корица, звездчатый анис, кориандр, имбирь, стручки кардамона.

Один мужчина. На шесть дюймов ниже меня. Я рассказала, что сайт, на который я работала, быстро терял клиентов – в пору эпидемии никому не требуются оригинальные советы по фотосъемке – и в то утро меня уволили. Он заплатил за мой ужин. Сексом мы занимались в его машине, потому что он снимал квартиру вдвоем с соседом, а я не могла в тот момент находиться у себя дома. Он сунул руку в мой лифчик, руки у него были идеальные, неебически идеальные, и мы рухнули на узюсенькое заднее сиденье. Я впервые за два месяца кончила. Я позвонила ему на следующий день и оставила сообщение, что мне было хорошо и я была бы рада повидаться еще раз, но он так и не перезвонил.

Один мужчина. Зарабатывал на жизнь тяжелым трудом. Не могу припомнить, как именно. На спине у него была татуировка – боа-констриктор и латинское изречение с ошибкой. Он был сильный, мог поднять меня, прижать к стене и трахать, ничего ошеломительнее в жизни моей не бывало. Мы так переломали рамы нескольких картин. Он пустил в ход руки, а я бороздила ногтями его спину, и он спросил, кончу ли я ради него, и я сказала: «Да, да, я кончу для тебя, да, кончу!»

Одна женщина. Светлые волосы, резкий голос, подруга подруги. Мы поженились. Я до сих пор не вполне разобралась, была ли я с ней потому, что хотела этого, или потому, что испугалась того, чем начали заражаться все вокруг. За год отношения прокисли. Мы орали чаще, чем занимались сексом, и даже чаще, чем говорили. Однажды вечером мы поругались, я плакала. Потом она спросила меня, хочу ли я трахаться, и разделась прежде, чем я успела ответить. Я-то хотела вытолкнуть ее из окна. Мы занялись сексом, я ударилась в слезы. Когда все закончилось и она принимала душ, я сложила чемодан, села в свою машину и уехала.

Один мужчина. Полгода спустя, я в постразводном тумане. Встретила его на похоронах последнего из членов его семьи. Я была в трауре, он в трауре. Мы занимались сексом в пустом доме, где прежде жил его брат, с женой, с детьми – все умерли. Мы трахались в каждой комнате, и в коридоре тоже, там не получалось изогнуться и приподнять бедра на твердом деревянном полу, и я помогла ему кончить рукой перед пустой кладовкой для постельного белья. В хозяйской спальне я оседлала его и поймала свое отражение в трельяже, свет был выключен, луна серебрила нашу кожу, и, кончив в меня, он произнес: «Прости, прости». Неделю спустя он умер – от собственной руки. Я уехала из города – на север.

Один мужчина. Снова тот, сероглазый. Столько лет прошло. Он спросил меня, как я жила, и я рассказала ему одно, а другое не рассказала. Не хотела плакать перед тем, кому отдала свою девственность. Почему-то это казалось неправильно. Он спросил меня, многих ли я потеряла, и я ответила: «Маму, соседку по комнате со времен колледжа». Я не стала говорить, что нашла маму мертвой и после этого три дня озабоченные доктора проверяли мои глаза, ожидая появления первых симптомов, и о том не рассказала, как я ухитрилась удрать из карантина.

– Когда я повстречал тебя, – сказал он, – ты была так чертовски юна.

Его тело было знакомым, но и чужим. Он стал лучше, и я тоже лучше. Когда он вышел из меня, я была уверена, что увижу кровь, но, разумеется, откуда ей взяться. Он стал красивее за эти годы, стал внимательнее. Над раковиной в ванной я расплакалась – неожиданно для самой себя – и пустила воду, чтобы он не услышал, как я плачу.

Одна женщина. Брюнетка. Раньше служила в центре профилактики заболеваний. Я познакомилась с ней на районном собрании, где нас учили, как запасать еду и что делать, если вирус преодолеет полосу заграждения в нашем квартале. Я не спала с женщинами после моей жены, и, когда она приподняла рубашку, я осознала, как стосковалась по груди, по влажности и мягким губам. Она хотела член, и я ее удовлетворила. Потом она водила пальцем по вмятинам, оставшимся на моей коже от упряжи, и призналась, что никому пока не удалось создать вакцину. «Но чертова хрень передается лишь при физическом контакте, – сказала она. – Если б люди всего лишь держались подальше друг от друга…» Она смолкла. Свернулась рядом со мной, и мы задремали. Когда я проснулась, она ублажала себя фаллоимитатором, и я притворилась, будто сплю.

Один мужчина. Он приготовил для меня обед у меня на кухне. Овощей из моего огорода осталось мало, но он сделал что мог. Попытался кормить меня с ложки, но я отняла ее. На вкус еда была неплоха. Свет выключился – в четвертый раз за неделю – и мы ели при свечах. Неизбежная, нежеланная романтика. Он коснулся моего лица, когда мы трахались, и сказал, что я красива, а я слегка дернула головой, уклоняясь от его пальцев. Когда он сделал это во второй раз, я закрыла ему рот ладонью и велела заткнуться. Он сразу кончил. Я не отвечала на его звонки.

Когда радио сообщило, что вирус добрался до Небраски, я поняла, что пора двигаться на восток, и так и сделала. Я покинула сад, клочок земли, где похоронен мой пес, сосновый стол, за которым я нервозно составляла списки: названия деревьев и кустов на «к» – клен, каштан, калина, крыжовник, канадская сосна, кедр; штаты, где я жила – Айова, Индиана, Пенсильвания, Виргиния, Нью-Йорк – оставляя не подлежащий прочтению хаос букв на мягкой древесине. Я прихватила свои сбережения и арендовала коттедж возле океана. Прошло несколько месяцев, и хозяин дома, проживавший в Канзасе, перестал обналичивать мои чеки.

Две женщины. Беженки из западных штатов, они гнали вперед и вперед, пока их автомобиль не сломался в миле от моего коттеджа. Они постучали в мою дверь и остались у меня на две недели, пока мы пытались сообразить, как отремонтировать их авто. Однажды вечером мы выпили вина и заговорили о карантине. Ручку генератора надо было вращать, и одна женщина вызвалась делать это. Другая подсела ко мне, ее ладонь скользнула по моему бедру. В итоге мы мастурбировали, каждая сама с собой, и целовали друг друга. Тем временем генератор заработал, электричество включилось. Вернулась вторая женщина, и ночь мы провели втроем в постели. Я просила их остаться, но они спешили в Канаду: считалось, что там безопаснее. Они готовы были взять меня с собой, но я пошутила, что охраняю рубежи Соединенных Штатов. «Какой это штат»? – спросила одна из них, и я ответила: «Мэн». Они поочередно поцеловали меня в лоб и окрестили «защитницей Мэна». После их отъезда я редко включала генератор, предпочитая проводить время в темноте, при свечах. Бывший владелец коттеджа доверху набил ими кладовку.

Один мужчина. Нацгвардеец. Когда он появился у меня на пороге, я подумала, он пришел меня эвакуировать, но оказалось, он дезертир. Я предложила ему переночевать, он поблагодарил. Я проснулась оттого, что в горло мне упирался нож, а рука сжимала мою грудь. Я сказала ему, что в такой позе секса у нас не получится. Он позволил мне встать, и я толкнула его на книжный шкаф, вырубила напрочь. Я оттащила его тело на берег, покатила в полосу прибоя. Он очнулся, отплевываясь от песка. Я ткнула в него ножом и велела идти, идти, не останавливаясь: обернется – я его прикончу. Он повиновался, и я следила, пока он не превратился в пятно тьмы на серой полосе песка, а потом в ничто. После него я год никого не видела.