— Не совсем, — ответил Пайк. — Герметический орден «Золотая заря» — оккультное общество, доктор, и в нём состоят некоторые знаменитости. Актриса Флоренс Фарр в их числе.

— Ну, нет никакой информации о том, в чём суть её устремлений, — заявил я.

— Верно, — кивнул Пайк. — Боюсь, нет никакой информации о том, в чём суть устремлений любого из членов этого общества. Я практически ничего не знаю о том, что у них там происходит.

Холмс удивлённо приподнял бровь.

— Они не приняли меня в свои ряды.

Услышав это признание, мой друг закашлялся от смеха.

— И по каким же стандартам вы им не подошли? — поинтересовался я.

— Думаю, они посчитали, что мои цели недостаточно благородны. Честно говоря, я не верю в магию и мало осведомлён в этой области. Если, конечно, не считать того, что вижу на сценах лондонских театров.

— Так значит, это серьёзное общество? — уточнил я.

— Более чем. Оно берёт начало от франкмасонов, основано для проведения оккультных ритуалов и так называемого духовного развития. Мне представляется, его члены режут глотки домашним животным и наряжаются в жуткие мантии.

— И что привлекло молодого аристократа в ряды этого общества? — спросил Холмс.

Пайк молча повёл плечом.

— Помимо свободных нравов? — продолжал Шерлок.

— Думаю, у них, как и у франкмасонов, очень развита взаимная поддержка, — заметил я. — Возможно, он хотел улучшить своё положение в светских кругах.

— Его положение в светских кругах было достаточно устойчивым, — насмешливо произнёс Пайк. — Симпатичный молодой человек, у которого денег куры не клюют. Положению таких баловней судьбы ничто не грозит.

— Может, азарт? — предположил Холмс. — Притягательность запретного?

— Вот это больше похоже на правду, — согласился эксперт по слухам. — Хилари был из тех, кому быстро всё надоедает.

— Ну, тогда мои симпатии на его стороне, — сказал Холмс.

Пожилой официант принёс нам обед.

Пайк был настоящим эпикурейцем, и хотя беседа с ним не способствовала моему пищеварению, должен сказать, пирог был действительно великолепен.

— А что вы думаете о причине смерти Де Монфора? — спросил Холмс.

— Очевидно, он жертва нападения шайки бандитов. Судя по тому, в каком виде найдено тело, трудно отыскать более подходящее объяснение.

— Но такого просто не могло быть! — возразил я.

Недавно я сам высказывал нечто схожее с версией инспектора Грегсона; но чем больше я размышлял, тем меньше в неё верил.

— Повреждения на трупе не соответствуют этой гипотезе. Готов поставить на кон свою профессиональную репутацию.

— На ваше счастье, доктор, делать это не придётся, — сказал Холмс. — В связи с необъяснимым характером преступления и учитывая высокое положение семьи погибшего, на судебного эксперта Вэллса, без сомнения, будет оказано существенное давление, и он подтвердит столь удобную для всех версию.

— Естественно. Они захотят, чтобы следствие было закончено как можно скорее, — согласился Пайк. — Для семейства с такой родословной внешняя сторона дела важнее истины. Главное — сделать так, чтобы всё было благопристойно.

— Любой ценой? — спросил я.

— Цена, мой благородный Ватсон, — это наша с вами забота, — с улыбкой проговорил Холмс. — Опять же, если мы сможем объяснить необъяснимое.

Он повернулся к Пайку:

— Лэнгдейл, что вы скажете о докторе Сайленсе?

— А, об этом карающем мече потустороннего мира? — Лицо Пайка засияло ещё ярче. — Я думаю, он просто мягкотелый, исполненный благих намерений сумасшедший.

— Значит, вы разделяете мнение Холмса? — вставил я.

— Нет, Ватсон, — возразил Холмс. — Я совсем не уверен в том, что его намерения благие. И последний вопрос, — он промокнул салфеткой губы, — прежде чем я задолжаю настолько, что мне придётся годами поставлять вам слухи.

— Мой дорогой Холмс, — усмехнулся Пайк, — я не сообщил вам ничего ценного. Вы оплатили свой долг, согласившись отобедать со мной. Каков же ваш последний вопрос?

— Лорд Боулскин. Вам знаком этот титул?

Пайк рассмеялся:

— Ещё как знаком! Вы обратились по адресу, так как не обнаружите его имя ни в одной газете. Лорд Боулскин — самозванец, его положение далеко от официального. Это молодой Алистер Кроули. Он провозгласил себя лордом после того, как приобрёл новый дом в Шотландии.

— Алистер Кроули? — Мне это имя ни о чём не говорило.

— Писатель и альпинист. И человек, который успел заработать себе репутацию самого злобного человека в мире.

Лорд Бартоломью Руфни прикурил сигару и долил в бокал бренди. Огонь за каминной решёткой щёлкал, как хлыст кучера, и выплёвывал в комнату клочки чёрного дыма. Руфни был крайне недоволен этим обстоятельством и намеревался утром напомнить экономке о том, что вычищенная труба не должна дымить. Он встал и с гордым видом прошествовал по медвежьей шкуре к противоположной стене комнаты, где располагались застеклённые шкафы.

У Руфни было множество хобби и отменный аппетит (о чём мог свидетельствовать любой из тех, кому доводилось сидеть с ним за обеденным столом), но главной его страстью была охота. Процесс преследования и поимки живого существа настолько захватывал Руфни, что от напряжения и азарта у него кружилась голова. Он верил: охота делает человека подобным Богу. Руфни прохаживался вдоль шкафов, где хранились его трофеи, пускал облачка сигарного дыма на стекло и припоминал каждое нажатие на спусковой крючок. Он смотрел в холодные, стеклянные глаза зверей и представлял, как в них угасает последняя искра жизни. Если бы этой искрой можно было завладеть вместе со шкурой, насколько ценнее была бы коллекция!.. Уникальная экспозиция мерцающего света, каждая блёстка которого поймана в самый последний миг перед исчезновением.

В дверь постучали. Вошёл Стивенс, дворецкий Руфни:

— Сегодня для меня будут ещё какие-нибудь распоряжения, сэр?

— Нет, если только вы не храните в винном погребе ёрш для камина, — ответил Руфни. — От этой Притчард никакого толку. Она позволила дымоходу засориться: чёртов очаг задымил всю комнату.

— Мои извинения, сэр, — проговорил дворецкий. — Я обязательно прослежу, чтобы всё было исправлено.

— Да уж, проследите, — сказал Руфни. — Я не желаю задохнуться в собственном кабинете.

Стивенс вежливо поклонился и вышел, а Руфни продолжил любоваться своими трофеями.

Помимо водружённых на стены голов, традиционных для охотничьего жилища, в его коллекции с течением времени появились экспонаты другого рода: свернувшиеся кольцом змеи, стоящий на задних лапах медведь, оскалившийся лис… Руфни был влюблён в каждое из этих идеально запечатлённых мгновений смерти.