— Это, пожалуй, верно, — в раздумье согласился Строев. Он помолчал, неожиданно предложил:

— Честно говоря, Аркадий Степанович, мне последнее время внушает недоверие Самарцев.

— Есть какие-то основания? Или интуиция разведчика?

— Пока, к сожалению, только интуиция. Но есть и маленькие подозрения.

Строев положил перед генералом лист бумаги, исписанный мелким, но очень четким почерком.

— Это писал Самарцев, — пояснил Строев. — Обратите внимание, с какой тщательной аккуратностью он выписал эту цитату. Зачем?

Славинский одел очки. В правом верхнем углу было написано: «Вильям Сибрук, «Роберт Вуд», 1946 год, страница 267». Под надписью шел текст:

«Джон Болдерстон репетировал в «Лайрик» пьесу, где время действия должно было во время одного затемнения сцены переноситься от наших дней к 1783 году. Как сделать «перескок» психологически и эмоционально эффективным — эту задачу предложил решить Вуд. Его идея заключалась в том, что очень низкая нота, почти неслышимая, но колеблющая барабанную перепонку, производит ощущение «таинственности» и сообщает зрителям необходимое настроение. Это было выполнено с помощью органной «сверхтрубы», длиннее и толще, чем те, которые применяются в церковных органах. Трубу решили испытать на репетиции. Только Вуд, Лесли Ховард, Болдерстон и постановщик Джильберт Миллер в зале знали, что произойдет. Вопль с затемненной сценой означал перерыв в 145 лет. Здесь включали «неслышимую» ноту Вуда. Последовал эффект, вроде того, который предшествует землетрясению. Стекло в канделябрах старинного «Лайрик» зазвенело, и все окна задребезжали. Все здание начало дрожать, и волна ужаса распространилась на Шэфтсбюро Авеню».

Генерал углубился в чтение, а когда закончил, поднял глаза на Строева, спросил:

— Из этой длинной цитаты я понял, что Вуд первый применил инфразвуки. Это очень интересно. Но какое отношение все это имеет к нашему делу?

— Во время прогулки — это было накануне испытаний стратоплана — наш мотоцикл, который шел на большой скорости, задержала милиция. Останавливая машину, я в связи с другим эпизодом упомянул имя Вуда. И я заметил, как Самарцев, услышав это имя, вздрогнул и в испуге сделал несколько шагов от мотоцикла. Тогда я объяснил этот жест Самарцева появлением милиции. Но, видимо, именно сочетание милиции и упоминания о Вуде и произвело на него такое впечатление.

— Все это возможно, Георгий Владимирович. Но могло быть и совпадение. — Генерал встал, пошутил: — Прямо скажем: улика очень неубедительная, весьма и весьма косвенная.

— Но совокупность косвенных доказательств…

— …Все же менее убедительна, чем одно прямое доказательство, — улыбаясь, закончил генерал.

— Что же делать дальше, Аркадий Степанович?

Славинский достал папиросу, не спеша размял ее пальцами, но тут же, забыв о ней, повернулся к Строеву.

— Сегодня мы можем сделать еще один вывод. Враг настолько уверен в своей неуязвимости и нашей растерянности, что выбрал для уничтожения документов довольно простой прием. Этой самоуверенностью надо и необходимо воспользоваться. Знаете, капитан, что мы сделаем?..

Строев присел напротив генерала и приготовился слушать. Славинский передохнул и продолжал:

— Вы сняли генератор из приемника. Но враг об этом ведь не знает. Как он будет вести себя, если посадить его самого — как бы случайно — у этого радиоприемника?..

Генерал положил Строеву на плечо руку и заключил:

— Давайте выработаем детальный план. Это очень важно.

Глава 8

Звонок гремел настойчиво и требовательно. Людмила захлопнула книгу, мельком взглянула на часы и пошла к двери.

— Георгий Владимирович! Что-нибудь случилось? Заходите, пожалуйста.

— Извините, Людочка, за поздний визит и разрешите этому четвероногому проникнуть в коридор, — Строев показал рукой на собаку.

Людмила с удивлением смотрела на Строева. Сияющее лицо, новый, отлично сшитый костюм, огромный букет белых роз. И рядом — лохматый пес, ужасно нескладный, с блестящими, как угольки, глазами…

— Сегодня ровно месяц со дня нашего знакомства. По этому случаю я опустошил одну оранжерею. На мое счастье там дежурили девушки — они-то хорошо понимают, что человеку иногда бывают необходимы цветы…

— Спасибо, Георгий Владимирович! Чудесные цветы! Но, ради Бога, где вы взяли это… как его… четвероногое?

— Оно само явилось. Когда мы встретились, оно имело такой вид, как будто искало меня, по крайней мере, со времени зарождения Римской империи. Одевайтесь, Людочка, мы идем гулять.

— Как!.. Вам разве не звонили? В десять вечера приказано всем сотрудникам прибыть на службу. Так что у нас времени в обрез. Седьмой час.

— Правильно. Поэтому обычную двухчасовую программу одевания уместно сократить вдвое…

Когда Строев и Людмила Георгиевна вышли на улицу, девушка спросила:

— Как зовут это чудовище?

— Термоэлектричество.

— Что?

— Термоэлектричество, — повторил Строев. — Он, знаете ли, упорно не откликался ни на одну кличку. Тогда я наугад раскрыл политехнический словарь и стал подряд читать слова. На слове «термоэлектричество» пес залаял. Я попробовал — отзывается даже на сокращенный вариант — «Термо». Идемте к реке…

Строев и Бурцева вышли на берег, когда уже совсем стемнело. В эту темную безлунную ночь река шумела мягко, таинственно. Но, может быть, именно в этом и была своя прелесть. Молодые люди присели на камень. Строев находился в том приподнятом настроении, которое испытывает каждый изобретатель, когда задача, долго не поддававшаяся, решена, наконец, красиво и верно. Людмила… Но еще никому не удавалось отгадать мысли девушки и особенно, когда ее рука лежит в руке небезразличного ей человека, а с темного неба заговорщически подмигивают звезды…

Только Термо не мог сидеть на месте. Он носился по берегу, часто подбегал к Строеву, ползал у ног, ласкался.

Людмила то и дело поглядывала на часы, и, может, поэтому минуты проносились мгновением, и задержать их не было сил. Наконец, она нехотя встала, подала руку Строеву.

— Пойдемте, Георгий Владимирович! Кстати, вы так и не ответили мне на вопрос: что случилось в бюро? Почему совещание и вдруг так неожиданно?

— Все знаю, а этого не знаю, — пошутил Строев. Он посмотрел на часы. — А знаете, Людочка, мы еще успеем поужинать.

В бюро пошли прямо из кафе. Впереди степенно шел Термо. Всем своим видом он, казалось, показывал, что он — единственное живое существо, которому позволено зайти во двор бюро без пропуска.

В лабораторию Людмила вошла в том задумчиво-радостном настроении, которое целиком овладело ею в этот вечер. Сотрудники молча сидели на своих местах, никто не работал. Людмила вопросительно посмотрела на подошедшего Самарцева. Не поворачивая головы, он что-то писал, а когда закончил, с тяжелой грустью в голосе сказал:

— Три часа тому назад открыли сейф. Вся документация уничтожена, сгорела. Нет никакого сомнения, что где-то рядом действует враг.