— Но почему, дорогая? — Мама пыталась изобразить озабоченность, а в глазах ее я прочла «ты меня подводишь».

— Возможно, я смогу ненадолго заехать, но в двенадцать у меня встреча, и я не знаю, сколько она продлится.

— А с кем встреча? — поинтересовалась мама.

Ладно, рано или поздно все равно придется им сказать.

— Да с моей жизнью.

Я сказала об этом как о чем-то обыденном, надеясь, что они не уловят суть. И ждала, что они примутся задавать вопросы, мысленно подыскивая объяснения, что это вроде как присяжным тебя выбирают, по случайности, и что беспокоиться им не о чем, в моей жизни все прекрасно, просто замечательно.

— О-о! — выдохнула мама. — О господи, я поверить в это не могу! — Она посмотрела на остальных. — Вот уж сюрприз так сюрприз, правда? Ты нас так удивила. Боже мой, так удивила.

Первым делом я поглядела на Райли. Он смущенно уставился в тарелку, повертел вилку и задумчиво потыкал кусок хлеба. Затем на Филиппа — он немного покраснел. Бабушка отвернулась, словно в воздухе дурно пахло и виновата в этом моя мать. На отца я смотреть не могла.

— Вы знали.

Мама провела рукой по щеке.

— Разве же я знала?

— Все знали.

Она нервно пригладила волосы.

— Откуда вы узнали? — Да, я повысила голос, хотя Силчестеры себе такого не позволяют.

Никто не ответил.

— Райли?

Он наконец поднял голову и слегка улыбнулся.

— Мы должны были подписать бумаги, Люси, подтвердить, что мы не возражаем.

— Ах вот как! Так ты был в курсе?!

— Солнышко, Райли не виноват, это я его попросила. Нужны были минимум две подписи.

— Кто еще подписал? — Я гневно оглядела их. — Вы все, да?

— Потише, юная леди, — скривилась бабушка.

Мне страшно захотелось швырнуть мамины рогалики ей в физиономию или затолкать в глотку салат из омаров. Наверное, это было так очевидно, что Филипп призвал всех успокоиться.

Не знаю, чем кончился их разговор, потому что я уже мчалась прочь по саду — не бегом, Силчестеры не убегают, — но очень быстрым шагом, чтобы скорее оказаться от них как можно дальше. Конечно, выходя из-за стола, я промямлила какие-то извинения, дескать, мне пора, я опаздываю на встречу, а тогда уж вежливо откланялась. И только выйдя из дома и спустившись к гравиевой парковке, поняла, что забыла туфли на задней лужайке. Мне пришлось закусить губы, чтобы не завопить во все горло, пока я ковыляла до Себастиана, а там я изо всех сил нажала на газ и рванула к воротам. Себастиан радостно пыхтел, предчувствуя счастливое избавление, но очень быстро на нашем пути к свободе возникла преграда в виде закрытых ворот. Я опустила стекло и нажала кнопку домофона.

— Люси, — сказал Райли, — ну успокойся, не сердись.

— Выпусти меня.

— Она это сделала ради тебя.

— Не притворяйся, будто ты ни при чем.

— О'кей, мы это сделали для тебя.

— Зачем? У меня все отлично.

— Да, ты упорно это твердишь.

— Потому что я твердо в этом уверена. — Мне немного полегчало. — Открой ворота.

Воскресенье. Оно угрожающе нависало надо мной, как здоровенная горилла над небоскребом в том фильме, и наконец сжало меня в губительных объятиях. Ночью мне снились разные сценарии моей встречи с жизнью. По одним все сошло гладко, по другим не очень, а в одном вообще были сплошь песни и танцы. Мы обсудили с Жизнью все мыслимые темы — в том странном, чудном ключе, в каком говорят во сне, когда, проснувшись, обнаруживаешь, что смысла в этом не было ни малейшего. И вот я проснулась, совершенно измученная. Снова покрепче закрыла глаза, настраиваясь на непристойный сон про шустрого бродягу в метро, но ничего не получилось. Жизнь беспрерывно врывалась, точнее, врывался к нам, как подозрительный родитель в комнату к распущенному подростку. Сон не шел, сознание уже включилось и заработало: в голове возникали умные фразы, находчивые ответы, остроумные возражения, проницательные догадки, варианты, как, никого не обидев, отказаться от встречи, а на их фоне — мысли о том, что же мне надеть. Я открыла глаза и села. Мистер Пэн потянулся и посмотрел на меня.

— Доброе утро, Хилари, — сказала я, и он замурлыкал.

Какой я хочу предстать перед своей жизнью? Разумной, очаровательной, вожделенной, элегантной женщиной с отменным чувством юмора и вкусом. Хочу, чтобы моя Жизнь знал, что я в полной мере обладаю этими качествами и у меня все великолепно. Я тщательно изучила свои наряды на окне. Раздвинула их во всю длину карниза. Оценила достоинства разных туфель на подоконнике. Затем выглянула в окно — понять, какая нынче погода. Нет, все это не подходит, придется лезть в гардероб. Я изогнулась и открыла дверцу, но не во всю ширь, потому что она уперлась в кровать. Не важно, я и так вижу вполне достаточно. Лампочка в гардеробе перегорела год назад, так что я дотянулась до фонарика на полочке и посветила себе. Выбрала брючный костюм. Плотно облегающий. Длинный черный пиджак, накладные плечи — привет вам, восьмидесятые. Черная блузка без воротника. Черные туфли — каблук восемь с половиной сантиметров. О чем это говорит? Мне — о Дженнифер Энистон на обложке журнала «Грация», а Жизни, надеюсь, скажет — будь проще, расслабься, видишь, приличный человек в приличном костюме. Полагаю, некоторым такой наряд говорит, что кто-то умер и я иду на похороны, но хотелось верить, что Жизнь не станет думать о смерти.

Когда я уходила, Мистер Пэн сидел в туфле с открытым носком и на высокой платформе, пристально вглядываясь в Джина Келли в матроске из «Увольнения в город». Я пообещала в ближайшие дни вывести его на прогулку.

Войдя в лифт, я услышала, как у соседки хлопнула входная дверь. Нажала кнопку, но поздно. Она успела просунуть кроссовку в закрывающиеся двери, и я попалась.

— Чуть не уехал. — Она улыбнулась.

Двери разошлись, и обнаружилась детская коляска. На плече у соседки висел туго набитый рюкзак. Все они втиснулись в кабину, и меня едва не вынесло обратно на площадку.

— Честное слово, у нас каждый день на сборы уходит все больше времени. — Она утерла вспотевший лоб.

Я неловко улыбнулась, удивляясь, что она со мной заговорила, — мы ни разу не разговаривали — и уставилась на панель, где загорались номера этажей.

— Он вам не мешал ночью?

Я посмотрела в коляску.

— Нет.

Она очень удивилась.

— Я полночи не спала, так он надрывался. Думала, весь дом перебудит, и все ждала, когда соседи примутся мне в дверь колотить. Бедняжка, у него зубки режутся и щечки прямо горят от диатеза.

Я опять заглянула в коляску. Ничего не сказала.