Пришлось вмешаться мне. Я тайком шепнула Софии, что обещаю заплатить ей тройной гонорар за те дни, которые ей придется провести один на один с безумной старухой, дожидаясь возвращения Гилберта и дочери. Это смягчило сердце женщины, и она неохотно согласилась. Не знаю, заподозрил ли Гилберт, в чем именно заключалась моя помощь, но он мудро не стал расспрашивать, как именно мне удалось переубедить Софию. И я не стала откровенничать с ним, прекрасно понимая, что иначе рискую обидеть друга, который очень болезненно относился к любым напоминаниям о его бедственном материальном положении.

Так или иначе, но наша разношерстная компания выдвинулась в дорогу лишь тогда, когда под деревьями уже начал деловито извиваться пока еще прозрачный лиловый сумрак, густеющий на глазах. Понятное дело, в одну карету мы все не поместились. Пришлось потратить еще не меньше получаса драгоценного времени, выясняя, кто с кем поедет. Габриэль не желала расстаться с женихом и на миг. Тот рвался в одну карету со мной, видимо, как нельзя более серьезно восприняв добровольно принятую роль защитника. Я, в свою очередь, не хотела выпускать из поля зрения сестру, опасаясь, что иначе Вильгельм может похитить ее. Мои страхи полностью разделяла Герда, да и сама Анна расплакалась, когда зашла речь о том, что их могут развести по разным каретам. Один Вильгельм сохранял видимость спокойствия. Мой сводный братец словно полностью смирился с тем, что его будет сопровождать такое количество постороннего и незнакомого народа. Он отстраненно наблюдал за нашей горячей перепалкой по распределению мест, не делая никаких попыток вмешаться. Я изредка бросала на него любопытствующие взгляды, силясь застать врасплох и поймать на его лице отражение истинных эмоций. Однако все зря. Лицо Вильгельма напоминало застывшую равнодушную маску. Лишь на самом дне зрачков тлел непонятный мне огонек злорадного предвкушения.

Наконец, со спорами было покончено. Путем неимоверных расчетов мы пришли к выводу, что логичнее всего будет поступить так. В первой карете поеду я, Анна, Герда и Вильгельм. Во второй – Габриэль и Гилберт. Я надеялась, что последний не станет терять времени, а воспользуется удачным моментом и объяснит своей подруге, насколько глупа и безосновательна была ее вспышка ревности. Все-таки этой парочке не мешает выяснить отношения до приезда в имение Мюррей. Габриэль до сих пор смотрит на меня волком. Кто даст гарантию, что она не устроит новой сцены ревности перед глазами моего отчима? Ох, даже страшно представить, что тогда случится. Генрих Мюррей вряд ли упустит столь удобную возможность язвительными замечаниями отыграться на своевольной падчерице.

В последний раз проверив, заперта ли дверь и ставни дома, я первой забралась в карету. Устало откинулась на спинку сиденья и смежила веки, слушая, как остальные занимают свои места. Не очень хорошая идея – пускаться в дорогу на ночь глядя. Но это лучше, чем откладывать поездку на следующее утро. А то мало ли что еще может произойти.

Спустя неполную минуту снаружи раздался крик кучера и свист кнута. Карета дернулась, тяжело заскрипела и двинулась вперед. Я бросила последний взгляд на мрачно высящийся в вечернем сумраке дом, который сейчас казался ослепшим от закрытых ставней. Ну что же, будем надеяться, что наша разлука не продлится долго и я скоро вернусь, разделавшись с неприятными родственными обязанностями.

* * *

Удивительно, но путешествие, которое началось с шумных ссор и скандалов, продолжилось мирно и спокойно. Я беспокоилась, что Вильгельм, по своему обыкновению, примется изводить меня бесконечными сомнительными остротами, но мой сводный братец при любых разговорах предпочитал отмалчиваться, даже на прямые вопросы отвечая неразборчивым хмыканьем или ничего не значащими междометиями. Порой я даже забывала об его присутствии в карете, настолько тихо и незаметно он себя вел. Просто сидел, неестественно выпрямившись и устремив взгляд своих белесых глаз куда-то поверх наших голов.

Гилберт и Габриэль тоже помирились. На ночлег мы обычно останавливались на постоялых дворах, где каждое утро видели эту парочку сладко воркующей за завтраком. Но несколько раз во время общего разговора я все-таки ловила на себе недовольные взгляды Габриэль, брошенные исподтишка. Поэтому во имя собственного спокойствия я вскоре отказалась от бесед с Гилбертом и старалась не оставаться с ним наедине, дабы не быть понятой превратно. К тому же меня не оставляло чувство, что Вильгельм тоже исподволь следит за мной, особое внимание уделяя тому, как я общаюсь с приятелем.

Погода для конца октября стояла на удивление хорошая. Пусть небо и хмурилось тучами, но дождей почти не было. Лишь изредка начинала накрапывать морось, которая, однако, вскоре прекращалась. Порой сквозь прорехи быстро бегущих облаков мелькало неяркое солнышко. Да, оно уже давно не грело, но от него на душе становилось намного теплее, а мрачные мысли сами собой исчезали.

Не прошло и недели, как наше неспешное путешествие подошло к своему логическому завершению. Утром Вильгельм вышел к завтраку, широко улыбаясь, и даже попытался потрепать Анну по голове. Сестра ловко увернулась от внезапного проявления братской любви и на всякий случай спряталась за спиной у Герды. Впрочем, Вильгельм не обратил на это внимания, приветствовав меня коротким кивком.

– Доброе утро, сестричка, – промурлыкал он, присаживаясь напротив. Тотчас же юная верткая служанка постоялого двора поставила перед ним кружку обжигающе горячего, но, увы, дурно сваренного кофе и тарелку с почти сгоревшей яичницей, плавающей в прогорклом жиру.

– Доброе, – кратко отозвалась я, пытаясь выловить из своей порции кусочки ветчины, не успевшие от старания местного повара превратиться в угли.

– Ты уже узнаешь родные края? – Вильгельм явно был настроен поболтать. Он опасно откинулся на спинку шаткой скамейки, словно не услышав, как от этого она душераздирающе заскрипела, и испытующе посмотрел на меня.

– Провинция Нормон никогда не была для меня родной. – Я пожала плечами. Подумала немного и добавила с чуть уловимым сарказмом: – И потом, мне не нравится здешний климат. Болота зачастую бывают губительны. Особенно для женского здоровья.

На последней фразе я сделала особый упор, намекнув на то, что и моя мать, и мать Вильгельма умерли от чахотки – настоящего проклятья этой местности. Не удивлюсь, если и сам Генрих подхватил этот страшный недуг. Помнится, при нашей последней встрече он как-то подозрительно надсадно кашлял.

– Возможно. – Улыбка Вильгельма немного поблекла. Видимо, он все-таки уловил тайный смысл в моем замечании. Но практически сразу братец улыбнулся с прежней раздражающей меня самоуверенностью, небрежно обронив: – Болезни – это испытания, которые даруют нам боги. А зачастую они служат в качестве наказания за те или иные проступки. Уверен, если истово служить своему покровителю, то он обережет тебя от любых бед.

– Вот как? – Я изумленно хмыкнула, не совсем понимая, что хотел сказать этим Вильгельм. – И какого же бога обидел твой отец, раз Генриха сразил смертельный недуг?

– Вопрос не в этом. – Вильгельм покачал головой, словно досадуя на мою недогадливость. – Вопрос в том, как ему заслужить прощение.