Чтобы у большевика-эмигранта не оставалось никаких иллюзий относительно его положения, австралийцы с подачи Абазы и Абрамовича-Томаса обвинили его в шпионаже в пользу Германии. А как еще можно было расценить лозунг «Долой империалистическую войну», которым Симонов украшал чуть ли не каждый выпуск «Рабочей жизни»? Он вспоминал: «Каждую ночь таскали к коменданту города на допросы, газету мою закрыли, и это было как раз во время октябрьской/ноябрьской революции»[45].

Нужно ли упрекать Абазу в том, что он не захотел пускать в Россию Симонова и чинил ему всяческие препятствия? Конечно, тот не был бандитом и уголовником (так величал его генконсул), но принадлежал к партии разрушителей, а не созидателей. Абаза прекрасно понимал, что люди, подобные Симонову, хотят перечеркнуть все прошлое России.

Итак, Петр Фомич остался в Австралии. Порой он считал для себя выгодным подавать это как осознанный и добровольный поступок – мол, русские эмигранты попросили его остаться «для борьбы против гонений бывшего царского консула Абазы» и он откликнулся на эти просьбы[46]. Возможно, подобное обстоятельство имело место, однако главная причина коренилась все же в запрете официального представителя российского правительства. Иначе Симонов выехал бы обязательно, и в этом случае его жизнь сложилась бы по-иному. Но так уж вышло, что путь на родину был закрыт, и ему ничего не оставалось, кроме как продолжить свою деятельность в Австралии.

Он поставил своей целью поквитаться с Абазой – пусть поплатится за свое коварство! 13 ноября, то есть в тот же день, когда генеральный консул и его «подручный» огорошили Симонова своим запретом, он направил телеграмму в Петроград, в Министерство иностранных дел. От имени «руководства русских общин и ассоциаций» в Мельбурне, Сиднее и Брисбене заявлялось: «Консул Абаза остается типичным представителем старого автократического режима, потерявшим не только доверие русских граждан, но также весь свой престиж в местном обществе». Указывалось, что во всех крупных городах проходят собрания эмигрантов, требующих «немедленно» назначить вместо Абазы человека, «достойного быть представителем российской демократии»[47]. Под телеграммой, кроме подписи Симонова, стояла еще одна не вполне разборчивая подпись, очевидно, также одного из тогдашних руководителей СРР-К.

Направляя эту телеграмму, Симонов еще не знал, что МИД России в полном составе отказался работать на большевистское правительство и вместо этого ведомства создается Народный комиссариат по иностранным делам во главе с Троцким. По всей видимости, телеграмма из Австралии одной из первых легла на стол наркома, и тот обратил внимание на ее бодрый и безапелляционный слог.

Однако Абаза не сложил оружия и все последние месяцы своего пребывания на посту генконсула как мог старался ограничить влияние СРР-К. Он провел работу в австралийском правительстве, и 15 декабря Симонов получил извещение от министра труда и железных дорог У. А. Уотта (в 1917–1918 годах неоднократно исполнявшего обязанности премьер-министра, который занимался европейскими делами – то в Лондоне, то в Париже) о том, что «публикация в Содружестве русскоязычной газеты, известной как „Рабочая жизнь“, запрещена». Объяснялось, что это решение принято «в интересах общественной безопасности и обороны Содружества» и в соответствии с введенными в 1915 году ограничениями военного времени[48].

К тому времени у правительства Австралии все большую тревогу вызывала активизация революционной и особенно антивоенной пропаганды русских эмигрантов, ссылавшихся на «правильный» опыт большевистского режима. Австралийцы не поленились перевести на английский язык наиболее вызывающие с их точки зрения фрагменты из статей «Рабочей жизни» и направили их Симонову в качестве приложения к письму Уотта.

Эти фрагменты воспринимаются сегодня как ценный исторический материал, который, с одной стороны, говорит о максимализме политэмигрантов, а с другой – о той наивности, с которой они оценивали события у себя на родине. Никто из них толком не знал, что там происходило, что конкретно представляли социалистические перемены, но вера в то, что они осуществлялись на благо народа, была неколебима.

Редакция «Рабочей жизни» во главе с Симоновым придерживалась ленинских, большевистских установок. Осуждалось Временное правительство, в том числе за разгон июльской демонстрации. Под огонь критики попал А. Ф. Керенский, на которого «вешали всех собак». Он-де предал не только русскую демократию, но и демократию во всем мире, настраивал народ против своих бывших товарищей, опираясь на богатых крестьян, казаков, средний класс и капиталистов, объявил открытую войну пролетариату[49]. Кричал о деспотизме царя, а в то же время сам стремился к деспотизму. Осмелился называть Ленина германским агентом, а сам – друг кайзера. И вообще, у него каша в голове и он пустозвон (bounder) и болтун[50].

При всем своем большевизме редакция «Рабочей жизни» не возводила в абсолют борьбу за идеологическую чистоту, учитывалось разнообразие взглядов политэмигрантов. Возлагались надежды на то, что в России расцветет социалистическая демократия и там найдется место революционерам всех направлений, которых сблизит общее дело. В то же время Симонов выделял тех из них, кто по степени своего радикализма был ближе всего большевикам. Так, сторонники Ленина ставились «в одну упряжку» с анархистами, по сути, позиционировался тандем этих двух сил. «Ленинисты и анархисты России еще не потеряли надежды, что рабочие мира восстанут, консолидируются и избавятся от чудовищного кошмара деспотизма и варварства»[51].

Все номера газеты насыщены революционной риторикой, которая вроде бы относилась только к ситуации в России (частично в Европе), но легко экстраполировалась на положение в Австралии. «Мы, – подчеркивалось, – не должны снова оказаться в чудовищном рабстве у паразитов»[52] – такая фраза едва ли могла прийтись по вкусу австралийскому правительству. Тревогу вызывал и тезис о том, что всем трудящимся нужно «последовать примеру русских рабочих и свергнуть правление паразитов и покончить с чертовой войной». Это расценивалось как призыв к восстанию против капиталистов, составлявших меньшинство – «кучка в несколько тысяч человек». Власти едва ли могла успокоить неуклюжая оговорка, что подобные призывы адресованы не австралийцам, а «германским рабочим классам».

Как совершенно недопустимые были восприняты антивоенные пассажи. Австралийцы участвовали в Первой мировой войне на стороне Антанты и пораженческие лозунги рассматривались как предательство. «Поймут ли наконец рабочие классы, – гневно вопрошала редакция „Рабочей жизни“, – что ничего не имея, им нечего защищать, что их просто дурачат и втягивают в войну паразиты, которые сосут их кровь?». Газета возмущалась: «Империалисты делят мир, а трудящихся гонят на бойню» как овец… Разве не ясно, что это не народная война, а война эксплуататорских классов и паразитов? Ну и как прикажете поступать народам?»[53].