Гамаш вспомнил про Клару и спросил себя, понимает ли она это. Знает ли, что ее ждет.

— Но наверняка не все ведь такие, — сказал он.

— Да. Но не на этом уровне. — Она кивнула на скульптурки на столе ее мужа. — Один человек убит. Не исключено, что, когда мы займемся этим вплотную, появятся и другие трупы.

— Из-за этих резных скульптур? — Гамаш взял в руки корабль.

— Из-за денег.

Гамаш вгляделся в скульптуру. Он знал, что не все руководствуются одним этим мотивом. Были и другие причины. Ревность, гнев, месть. Он смотрел не на пассажиров, плывущих в счастливое будущее, а на того, кто оглядывался назад. С ужасом. Смотрел туда, откуда они плыли.

— У меня для вас есть хорошая новость, Арман.

Гамаш опустил корабль и посмотрел на суперинтенданта.

— Я нашла ваше «Воо».

— Вот оно, — показала Тереза Брюнель.

Они приехали в центр Монреаля, и теперь суперинтендант показывала на одно из зданий. Гамаш притормозил, что немедленно вызвало к жизни целый хор звуковых сигналов. В Квебеке торможение считается чуть ли не самым опасным преступлением. Но он, игнорируя гудение, не стал увеличивать скорость, а попытался увидеть, на что она показывает. Это была художественная галерея Хеффеля. А перед ней стояла бронзовая скульптура. Но они проехали мимо, прежде чем Гамаш успел что-либо разглядеть. Следующие двадцать минут он искал место для парковки.

— Вы что, не можете припарковаться во втором ряду? — спросила суперинтендант Брюнель.

— Вы хотите, чтобы нам поотрывали головы?

Она прыснула со смеху, но возражать не стала. Наконец они припарковались и пошли назад по Шербрук-стрит к художественной галерее Хеффеля, где уставились на бронзовую скульптуру, которую видели прежде, но никогда не задерживали на ней взгляд.

В кармане Гамаша зазвонил телефон.

— Pardon, — сказал он суперинтенданту и ответил.

— Это Клара говорит. Хотела узнать, когда вы будете готовы.

— Через несколько минут. У вас все в порядке?

Голос у нее дрожал.

— Все хорошо. Где я могу с вами встретиться?

— Я на Шербруке, перед галереей Хеффеля.

— Я знаю, где это. Смогу подъехать через несколько минут. Вас устроит?

Она явно спешила уехать, словно ей невмоготу было оставаться в городе.

— Отлично. Я буду здесь.

Гамаш убрал телефон и вернулся к скульптуре. Молча обошел ее, а Тереза Брюнель с иронической улыбкой наблюдала за ним.

Он увидел бронзовую статую почти в полный размер: женщина средних лет стоит рядом с лошадью, у ее ног собака, а на спине лошади — обезьянка. Обойдя вокруг статуи, Гамаш остановился возле суперинтенданта Брюнель.

— Это и есть «воо»?

— Нет, это Эмили Карр. Работа Джо Фейфарда. А называется она «Эмили и ее друзья».

Гамаш улыбнулся и тряхнул головой. Да, конечно. Теперь он вспомнил. Эта женщина — степенная, приземистая, уродливая — была одной из самых удивительных художниц Канады. Талантливая и наделенная богатой фантазией, она творила главным образом в начале ХХ века и давно ушла из жизни.

Он внимательнее присмотрелся к бронзовой женщине. Она здесь была моложе, чем на старых, зернистых, черно-белых фотографиях, которые он видел. На них всегда была мужеподобная женщина. Одна. В лесу. Никакой улыбки на лице. Впечатление безрадостное.

А эта женщина казалась счастливой. Может быть, это была причуда скульптора.

— Она великолепна, правда? — сказала суперинтендант Брюнель. — Обычно у Эмили Карр мрачный вид. На мой взгляд, это блестящая идея — изобразить ее счастливой, а такой она явно была лишь среди своих животных. Кого она ненавидела, так это людей.

— Вы сказали, что нашли «воо». Где?

Он был разочарован и далеко не убежден в том, что суперинтендант и в самом деле нашла то, что им нужно. Каким образом давно умершая художница, жившая на другом конце континента, могла быть связана с расследованием?

Тереза Брюнель подошла к скульптуре и положила наманикюренные пальцы на обезьянку:

— Это Воо. Постоянная спутница Эмили Карр.

— Воо — это обезьянка?

— Эмили Карр любила всех животных, но больше всех — Воо.

Гамаш скрестил руки на груди, разглядывая скульптуру.

— Теория интересная, но «воо» в хижине Отшельника могло означать что угодно. Почему вы думаете, что речь идет об обезьянке Эмили Карр?

— Вот почему.

Она открыла сумочку и протянула ему брошюрку на глянцевой бумаге. Это была коллекция работ Эмили Карр в Ванкуверской галерее изящных искусств. Гамаш просмотрел фотографии легко узнаваемых картин Карр, изображающих дикие места западного побережья, каким оно было почти век назад.

Ее манера письма была исключительная. Сочные зеленые и коричневые тона перемешивались так, что лес казался одновременно впавшим в безумие и спокойным. Того леса давно уже не стало. Его спилили, сровняли с землей, уничтожили. Но он все еще оставался живым благодаря кисти и таланту Эмили Карр.

Однако не это сделало ее знаменитой.

Гамаш листал брошюру, пока не нашел картины ее фирменной серии. Картины, навсегда остававшиеся в душе любого канадца, который их видел.

Тотемные шесты.

Установленные на берегу далекой рыбацкой деревушки племени хайда на севере Британской Колумбии. Она рисовала эти шесты там, где их установили хайда.

И тут изящный палец указал на три коротких слова.

Острова Королевы Шарлотты.

Вот где находились эти шесты.

Шарлотта.

Мурашки побежали по спине Гамаша. Неужели они и в самом деле нашли Воо?

— Скульптуры Отшельника были вырезаны из красного кедра, — сказала Тереза Брюнель. — Как и слово «Воо». Красный кедр растет всего в нескольких местах, но не здесь, не в Квебеке. Одно из мест, где он растет, — Британская Колумбия.

— На островах Королевы Шарлотты, — прошептал Гамаш, зачарованный картинами, где были изображены тотемные шесты. Прямые, высокие, великолепные. Еще не обрушенные — ведь они были признаны языческими символами, — еще не сломанные миссионерами и правительством.

Картины Эмили Карр были единственными изображениями тотемных шестов в том виде, в каком их хотели видеть хайда. Она никогда не рисовала людей, но рисовала их творения. Общинные дома. Высокие тотемные шесты.

Гамаш смотрел на картины, теряясь в этой дикой красоте и приближающейся катастрофе.

Потом он снова посмотрел на подпись. Деревня племени хайда. Деревня Королевы Шарлотты.