— Я профессиональная танцовщица. Я танцую в ночном клубе.

— Вот, — обрадовалась Евгения Петровна. — Я же говорила!

— Ясно, — сказал участковый и снова что-то записал.

Нина нахмурилась, наблюдая за ним, подошла ближе.

— Что вы пишите?

Тот удивленно взглянул.

— Составляю протокол.

— Протокол? Меня незаконно выселяют из квартиры, с ребенком, на ночь глядя, а вы пишите и пишите. И ничего не сделаете?

Он ручку отложил, пригладил усы.

— А что я должен сделать, по-вашему?

Нина моргнула в растерянности.

— Разобраться!

— Ну, пока выходит, что договор нарушили вы. Не заплатили вовремя.

— Но ее не было в городе!

— Но в договоре сказано, что вы должны платить вовремя, а про то, что арендодатель обязан быть в городе, не сказано ничего.

Нина приложила руку ко лбу.

— Сумасшедший дом. И что, предлагаете мне собрать вещи и убраться в ночь?

— Нет, конечно. Сегодня вас никто не выгоняет, — он обернулся на девочку, молча наблюдавшую за скандалом. — Тем более с ребенком.

— Слышала? Не надо мне тут… публичный дом устраивать!

— Если вы еще раз при моем ребенке меня оскорбите, Евгения Петровна!..

— То что? Что ты сделаешь? Скажи при милиции!

— Какая же вы!..

— Тихо! — прикрикнул участковый, когда все загалдели, отчаянно переругиваясь, а потом другой голос всех перекрыл:

— Все замолчали!

Нина и то вздрогнула. Обернулась, увидела Шохина, и от облегчения едва не разревелась. А Костя обвел всех собравшихся внимательным взглядом, остановил его сначала на участковом, потом на Арише, и уже тише, но от этого не менее грозно, спросил: — Что за ор?

— А вы, собственно, кто? — спросил участковый.

— А я, собственно, тот, кого не хватало. Я правильно понимаю? — это уже было адресовано Нине, и та шагнула к нему и даже в рукав его пиджака вцепилась.

— Меня выгоняют.

Они глазами встретились, Шохин вдруг прищурился, разглядывая Нину, затем чуть заметно кивнул на Арину.

— Ребенка забери. Там Ваня за дверью, пусть в машине посидят.

Нина руки к дочери протянула, вытащила ее из-за дивана и прижала к себе. Зло зыркнула на хозяйку, когда мимо проходила, а дочке на ухо зашептала:

— Давай оденемся, и дядя Ваня с тобой погуляет, хорошо? Совсем недолго. Пойдешь с ним гулять?

Ариша вцепилась в нее со всей силы, с трудом удалось ее на стул усадить, чтобы сапоги надеть.

Не плакала, но хмурилась и переживала. Но сопротивляться, когда Ваня ее на руки взял, не стала, только губу в панике закусила.

— Я спущусь совсем скоро, — пообещала ей Нина, а водителю улыбнулась. — Спасибо, Ваня.

— Мы музыку в машине послушаем, не переживайте.

Нина на минуту в подъезде задержалась, слушая шаги, и вцепившись в холодные перила. За дверью квартиры продолжались разборки, но теперь слышно было преимущественно Шохина, а когда он в очередной раз голос повысил, дверь открылась и вся «моральная поддержка» Евгении Петровны, поторопилась квартиру покинуть. Нину в очередной раз просверлили красноречивыми взглядами, а она в ответ возмущенно фыркнула и захлопнула дверь квартиры. Правда, в душе не ликовала и не праздновала, просто пыталась держать лицо.

После ухода соседок стало куда спокойнее, даже Евгения Петровна присмирела, и только поглядывала на Шохина с настороженностью и презрением. Тот же беседовал с участковым, что-то тому растолковывал, а когда Нина в комнату вернулась, указал на нее.

— Можете, спросить непосредственно у квартиросъемщика.

— Что спросить? — насторожилась она.

— Испытываешь ли ты неприятие в отношении гражданки Сосенковой. Как та утверждает.

Нина устремила на хозяйку нетерпимый взгляд.

— Правду сказать?

— Вот видите? — тут же вскинулась та, не заметив усмешки Шохина. — Я ведь говорила!

— Эта старая обезьяна назвала меня проституткой в присутствии моего ребенка! Костя, я хочу подать на нее в суд!

Участковый в который раз вздохнул, постукал ручкой по столу и в ожидании уставился на Шохина, видимо, переложив всю ответственность за происходящее на него.

— За правду не судят! — высокомерно отозвалась Евгения Петровна, правда, обеспокоенно поджала губы, когда Костя оспорил её убежденность:

— Судят.

— Поэтому давайте уладим все миром, — вставил свои пять копеек участковый. Видимо, ему разбираться со скандальными мелочами было недосуг.

Нина сложила руки на груди и воинственно сверкнула глазами.

— Это как, интересно?

Костя в это время окинул взглядом небольшую комнату, едва заметно поморщился. А участковый продолжил:

— Вы, гражданка Ледова, съедете с квартиры.

Нина сориентировалась в одну секунду и ткнула пальцем в Евгению Петровну.

— А она передо мной извинится.

— Я, перед тобой? — Та в негодовании рукой взмахнула. — Я сорок лет на производстве, ветеран труда, и чтобы я перед какой-то профурсеткой извинялась?

Нина повернулась к участковому.

— Она опять меня оскорбила.

— Нина. — Костя кинул на нее предостерегающий взгляд, а она обиделась. Замолчала, и только наблюдала, как Шохин продолжает осматриваться. — Почему ты мне не говорила, что живешь в этой клетушке? — в недоумении спросил он, будто они в комнате одни были.

— Костя, давай не сейчас.

— Бесстыжая, — не утерпела Евгения Петровна. Переводила взгляд с Нины на Шохина и злилась.

Наверное, и на участкового злилась, из-за того, что тот не торопится выгонять с её собственности чужаков.

Шохин на хозяйку квартиры обернулся.

— Вы уйметесь или нет? Я ведь могу уступить ее капризу и позвонить адвокату.

— Гражданин Шохин, не надо угрожать пожилой женщине, — не отрывая глаз от протокола, попросил участковый.

— Я еще даже не начинал, капитан. Угрожаю я по-другому. — Кинул раздраженный взгляд на Нину. — А ты не стой, собирай вещи.

— Если бы ты слышал, что она мне говорила! — Нина с трудом справлялась с дыханием.

Складывала одежду в чемодан, игрушки в пакеты совала, собирала детские книжки, альбомы и карандаши. Евгения Петровна убралась из квартиры вместе с участковым минут десять назад, немного успокоенная заверениями представителя власти, что жиличка уедет уже сегодня. Ушли, оставив её с Шохиным наедине.