и въехал в деревню. Как обычно в воскресный день, на улице никого не было. Только две женщины переходили дорогу, а у красного кирпичного забора парень заводил мотоцикл.

Солдат быстро ехал по узкой улице, развернулся на площади и, увидав дорожный знак, указывающий, куда надо ехать в городок Л., свернул в этом направлении и прибавил скорость. При выезде из деревни дорога спускалась под уклон и пролегала мимо рощи. Когда солдат миновал рощу, он увидел на краю поля девушку. Она несколько секунд стояла неподвижно, смотрела на солдата и улыбалась. Потом рванулась с места, побежала к дороге и закричала:

— Алекс! Алекс!

Алексей посмотрел на девушку и узнал ее. Это была Ева.

«Вот так встреча!» — подумал Алексей, притормозил велосипед и остановился.

Ева поздоровалась с ним за руку и спросила, куда он едет. И когда он объяснил ей, что ему нужно в городок Л. на Кайзерштрассе, девушка сказала, что хочет поехать с ним вместе.

Они покатили вдвоем на одном велосипеде.

В городке Л. они долго искали Кайзерштрассе. Наконец одна старая женщина объяснила им, что такой улицы уже давно нет и что после войны она называется Фрайгайтштрассе.

Алексей спросил, не знает ли она случайно Франца Мюллера.

— Яволь, — сказала старая женщина и объяснила, как пройти к дому Мюллера.

Когда советский солдат и немецкая девушка появились во дворе дома Мюллера, хозяин посмотрел на них с удивлением и настороженно.

— Вы Франц Мюллер? — спросил Алексей хозяина дома, рослого немца с бритым лицом, с ввалившимися от старости морщинистыми щеками.

Немец с достоинством встал перед солдатом, поправил очки, еще раз взглянул по очереди на Алексея и Еву.

— Чем могу служить? Я есть Франц Мюллер.

Алексей улыбнулся старому немцу. Он вынул из кармана записную книжку, достал фотографию своего отца и протянул немцу.

— Вы знаете этого человека?

Немец протер очки и долго смотрел на фотографию. Он закрывал глаза, снова открывал их, приглядывался и так и сяк, кажется, что-то вспоминал. Потом опустился на скамью, отложил фотографию, снял очки и с грустью сказал:

— Я видел этого человека давно, еще во время войны. Он работал у нас на заводе, как раб, и я помогал ему бежать из плена. Он был хороший человек. Он погиб? — спросил немец у Алексея.

— Нет, — сказал Алексей. — Он жив и шлет вам привет. Это мой отец.

— Ты — сын этого человека? — спросил немец, поднимаясь со скамьи и глядя на солдата совсем по-другому, уже без настороженности, с любовью и нежностью. — Ты есть сын этого русского?

— Да. Я сын этого человека.

Немец растерянно затоптался на месте, глаза его заблестели от слез, он крикнул на весь двор:

— Фрида! Карл! Луиза! Все сюда! Идите все сюда!

Из дому выскочила его жена Фрида и двое молодых людей, видимо сын и дочь. Сын был в форме ефрейтора Народной армии Германской Демократической Республики.

— Смотрите на этого солдата, — сказал немец в возбуждении. — Он есть сын того русского пленного, которого мы спасли.

— Бог мой! — всплеснула руками Фрида Мюллер. — Какие чудеса бывают на свете! Заходите же к нам в дом, пожалуйста.

Алексей долго рассказывал Мюллеру и его семье о своем отце, о сестре и о себе. Отец теперь на пенсии, живет хорошо. Вот будет рад, когда Алексей напишет ему о встрече с Мюллером. Ведь он всегда вспоминал Мюллера добрым словом.

— А я еще не сдаюсь, — сказал Мюллер и весело засмеялся. — Не пошел на пенсию, продолжаю работать. Десять лет подряд меня выбирают в правление профсоюза. Теперь у нас на заводе совсем новые порядки, мы сами стали хозяевами, посмотрел бы твой отец, как переменилась Германия.

— А где те люди, которые мучили моего отца и таких, как он? — спросил Алексей, в упор глядя на Франца Мюллера.

Мюллер махнул рукой и присвистнул:

— Э, друг мой! Те люди в могиле или на Западе. Мы выметали их отсюда крепкой метлой. Когда поедешь домой, скажешь своему отцу, пусть не сомневается в Мюллере. Таких, как Франц Мюллер, много в Германии. Мой сын Карл такой, моя дочь Луиза такая, мои товарищи по работе такие, и мои соседи такие.

На прощание Франц Мюллер передал Алексею семейную фотографию и сделал дарственную надпись.

— Пошли это твоему отцу и передай большой привет от Франца Мюллера. Если опять кто захочет воевать, мой сын Карл вместе с тобой будет защищать Советский Союз, нашу ГДР и социализм. И старый Франц еще покажет свою силу.

Он бравым жестом ударил себя в грудь и засмеялся. Карл крепко пожал руку Алексею и сказал доверчиво, как своему человеку:

— Мой папа — старый романтик. Но то, что он говорит, — чистая правда.

На обратном пути Алексей и Ева молчали.

Расстались они на том же месте, где и встретились.

— У тебя есть отец? — спросил Алексей Еву.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Найн. Война, капут.

— А мать?

— Ее все знают. Она организовала кооперативную пекарню. Леб воль, Алекс!

Ева пожала ему руку и сошла с дороги.

— Приходи к нам в клуб на праздник, — сказал Алексей девушке. — Будут танцы и музыка.

Она тряхнула белокурыми волосами, весело засмеялась и помахала рукой на прощание.

Кончался второй год службы Алексея Куприянова в Группе советских войск в Германии. Теперь уже он сам и его товарищи чувствовали себя старожилами гарнизона и ветеранами полка. Напряжение в армии возрастало и усиливалось.

Алексей и его друзья все больше и больше ощущали пропасть между Восточной и Западной Германией. Две Германии, два совершенно разных мира. Один — это Мюллер, его дети, Ева и все люди, занятые мирным трудом, вся демократическая Германия. И совсем другой мир был там, на Западе. Оттуда в любой момент можно ожидать очередной провокации реваншистов.

Полк все чаще поднимали по тревоге, отменили увольнения в город, все держалось в предельной боевой готовности. В дождь и стужу солдатам приходилось сидеть в поле и в лесу, не смыкая глаз ни днем ни ночью. Каждый