О-па. Так вот к чему я пришел.

– Боже, Джи, что происходит?

Я нашариваю бутылку «Джека Дэниелса» под старым хоккейным шлемом Логана и хватаю ее.

– Ханна меня бросила, – отвечаю я.

И слышу шокированный вздох Логана. Злобная, мстительная частичка меня сразу решает, что новость должна его обрадовать. Что он наверняка ухватится за такой блестящий шанс захапать себе мою девушку.

Пардон. Мою бывшую девушку.

Но когда я оборачиваюсь, я вижу в его глазах искреннее сочувствие.

– Черт. Сожалею.

– Ага, – бурчу я. – Я тоже.

– А что случилось?

Я отвинчиваю крышку на бутылке.

– Спроси потом, когда я буду в хлам. Может, по пьяни я тебе и расскажу.

Я делаю большой глоток. Обычно алкоголь обжигает мне пищевод. Сегодня же я ничего не чувствую.

Логан не задает вопросы. Он подходит ко мне и выхватывает бутылку.

– Что ж. – Вздохнув, он подносит бутылку к губам и откидывает голову. – Тогда будем напиваться вместе.

Ханна

Я знала, что оставшаяся часть семестра превратится в кошмар, но не предполагала, что произойдет это из-за пустоты в том месте, где когда-то было мое сердце.

Я не виделась и не разговаривала с Гарретом неделю. Неделя – это не долгий срок. Я заметила, что по мере того, как я становлюсь старше, время летит все быстрее. Не успеешь глазом моргнуть – и вот пролетела неделя. Еще раз моргнешь – и уже год прошел.

Но после разрыва с Гарретом время замедлило свой бег и потекло так же медленно, как в детстве. Когда школьный год казался вечностью, когда было ощущение, что лето никогда не закончится. Время замедлилось, и это мучительно. Прошедшие семь дней стали для меня семью годами. Семью десятилетиями.

Я скучаю по своему возлюбленному.

И я ненавижу его отца за то, что он загнал меня в эту безвыходную ситуацию. Я ненавижу его за то, что он вынудил меня разбить Гаррету сердце.

«Ты хочешь выяснить, так, на всякий случай, а вдруг кто-то окажется лучше меня».

Гаррет одной фразой подытожил мою сумбурную речь, и эти слова продолжают жужжать у меня в голове, будто рой саранчи.

Кто-то лучше него?

Господи, как же мучительно мне было говорить это. Причинять ему боль. Я все еще ощущаю горечь от сказанного, потому что, черт побери, разве кто-то может быть лучшего него?

Таких просто нет. Гаррет лучший на свете, и я всегда знала это. И не потому, что он умный, и страстный, и веселый, и ласковый. Просто с ним я чувствую себя живой. Да, мы ссоримся, и, естественно, его самоуверенность иногда сводит меня с ума, но когда я с ним, я могу полностью отбросить свои страхи и не бояться, что кто-то причинит мне боль. А все потому, что Гаррет Грехэм всегда будет рядом, чтобы любить и защищать меня.

Единственный плюс – это то, что команда снова выигрывает. Они потерпели поражение в той игре, которую Гаррет пропустил из-за дисквалификации, но потом сыграли еще две, в том числе и против «Иствуда», их соперника по ассоциации, и победили в обеих. Если так пойдет и дальше, Гаррет получит желаемое: в первый год своего капитанства выведет «Брайар» в чемпионы.

– О боже. Только не говори, что ты собираешься надеть сегодня вот это. – Элли входит в мою комнату и мрачно оглядывает мой наряд. – Нет. Я запрещаю.

Я смотрю на унылые клетчатые брюки и на толстовку с обрезанным воротником.

– Что? Нет. – Я указываю на чехол, висящий на крючке за дверью. – Я надену вот это.

– О, дай-ка взглянуть.

Элли расстегивает «молнию» и принимается охать и ахать над серебристым платьем без бретелек. Ее бурная реакция – явное доказательство тому, что всю неделю я была не в себе. Я была словно в трансе, когда ездила в Гастингс и покупала платье для выступления на конкурсе. И хотя оно висит на моей двери уже четыре дня, я даже не удосужилась показать его Элли.

Только мне совсем не хочется его показывать. Черт, мне даже не хочется надевать его. Зимний конкурс начинается через два часа, а мне плевать. Хотя я весь семестр готовилась к этому дурацкому выступлению.

Мне. Плевать.

Заметив мое полнейшее равнодушие, Элли сочувственно спрашивает:

– Послушай, Хан-Хан, ну почему ты сама не позвонишь ему?

– Потому что мы расстались, – уныло отвечаю я.

Она кивает.

– А из-за чего?

Я в такой депрессии, что в качестве объяснения выдаю ей тот же самый бред, что и неделю назад. Я не открыла ни Элли, ни своим друзьями истинную причину своего разрыва с Гарретом. Не хочу, чтобы они узнали об этом папаше-подонке. Не хочу, чтобы они вообще о нем думали.

Поэтому я сказала им, цитирую: «Ничего не получилось». Только эти три жалких слова, и им не удалось вытащить из меня ни единой подробности.

Я молчу, и Элли в замешательстве ерзает рядом со мной. Потом вздыхает и говорит:

– Мне делать тебе прическу?

– Конечно. Если хочешь. – В моем голосе ноль энтузиазма.

Следующие полчаса мы обе наводим марафет, хотя я плохо понимаю, зачем Элли наряжается. Ведь не ей же подниматься на сцену и выступать перед сотнями абсолютно чужих людей.

Кстати, любопытно, а как люди с разбитым в прах сердцем исполняют прочувственные баллады?

Вот я сейчас и узнаю.

* * *

За кулисами главного актового зала царит полнейший хаос. Мимо меня проносятся разодетые студенты с музыкальными инструментами. Отовсюду слышатся полные паники голоса и короткие приказы, но я практически не замечаю эту суету.

Первым я вижу Кэсса. Наши взгляды на мгновение встречаются, и он подходит ко мне. Выглядит он на миллион баксов: черный костюм, бледно-розовая рубашка с воротником под «бабочку». Темные волосы уложены в идеальную прическу. В его голубых глазах нет ни намека на угрызения совести или сожаление.

– Классно выглядишь, – замечает он.

Я пожимаю плечами.

– Спасибо.

– Нервничаешь?

Я опять пожимаю плечами.

– Нет.

Я не нервничаю, потому что мне плевать. Никогда не думала, что превращусь в одну из тех девиц, которые после расставания бродят, как зомби, начинают рыдать в три ручья при малейшем упоминании о возлюбленном. Но, как это ни грустно, я оказалась именно такой.

– Ну, ни пуха, – говорит Кэсс, поняв, что у меня нет желания продолжать разговор.

– К черту. – Я на долю секунды задумываюсь и совсем не тихо добавляю: – Буквально.

Он резко поворачивает голову.