– Да ну-у! – не снимая плаща, взгромоздился на стул Гостев. – Вот новость, так новость! Значит, наследником престола Андорра обеспечена? Только назвать его надо будет Борисом, – взял он какой-то ернический тон. – А что, царь Борис II – это звучит, наши пастухи с ума сойдут от радости.

– Поручик Гостев! – вскочил побледневший Борис. – Вы что себе позволяете?!

– Штабс-капитан Скосырев! – тоже вскочил не менее бледный Гостев. – Это вы себе позволяете непозволительное! Как дворянин и как русский офицер вы обязаны прекратить позорящие вас шашни с леди Херрд и жениться на синьоре Лопес. И это не только мое мнение! – вздернул он подбородок.

– Да ладно тебе, – разом обмяк Борис. – Я и сам хочу жениться, как-никак, а скоро стукнет сорок. Да и Терезу я люблю… Но как быть с леди Херрд? Ведь ее я тоже не то что люблю, но очень к ней привязан. Да и обязан я ей, очень многим обязан! Кроме того, у нее на этом свете никого, кроме меня, нет. Ты представляешь, что с ней будет – в ее-то возрасте и с ее здоровьем – если я объявлю, что женюсь на синьоре Лопес и прошу меня забыть?

– Прошу прощения, господин президент, – виновато склонил голову Гостев, – за непозволительный выпад. Я заслуживаю наказания, и, если бы была гауптвахта, то сам бы себя туда отправил.

– Все, Виктор, хватит, – пожал его руку Борис, – как говорится, проехали. Ты лучше что-нибудь посоветуй, а?

– Ситуация, конечно, неординарная, – задумался Гостев, – и пока что ничего, кроме возвращения леди Херрд в Лондон – разумеется, под благовидным предлогом – я придумать не могу.

– Ну, хорошо, уедет она в Лондон и там прочитает в газетах о моем бракосочетании. Не кажется ли тебе, что после этого я буду выглядеть в ее глазах не только подлецом, но и последним трусом. Отправить с глаз долой женщину, с которой много лет, можно сказать, был в гражданском браке, чтобы тут же повести под венец другую – по-моему, это низко.

– Да, это низко, – согласно кивнул Гостев. – Зато, будучи на расстоянии, она не сможет помешать. Вы представляете, что может случиться, если эти женщины, не дай бог, столкнутся нос к носу?!

– Нет-нет, – передернул плечами Борис, – этого допустить нельзя. Ни под каким видом!

– А благовидный предлог для отъезда леди Херрд и придумывать не надо, – кивнул за окно Гостев. – Дождь! Осталось только внушить, что эта мерзкая погода надолго и даже лондонские туманы для ее здоровья полезнее, нежели наши ливни с ветрами и градом.

– Эх-хе-хе, – как-то по-стариковски вздохнул Борис и неожиданно для Гостева перекрестился, – грехи наши тяжкие. Как это ни противно, но твой план придется принять – другого выхода я просто не вижу. Такая уж моя судьба: то грешить, то замаливать грехи, и тут ничего не поделаешь.

Но на этот раз судьба Бориса Скосырева хранила и совершить подлый поступок не дала. Правда, заплатить за это пришлось такой высокой ценой, что он надолго слег в постель, а врачи не знали, от чего его лечить.

Все началось с того, что майор Барсело попал в плен и был казнен. После этого сражаться с Франко стало просто некому, и его дивизии, не встречая сопротивления, парадным маршем шли к Мадриду. Но в самом городе сдаваться фашистам никто и не думал, отчасти это было продиктовано тем, что защитники Мадрида прекрасно знали о ждущей их участи – расстреле у какой-нибудь стены.

Работая днем и ночью, сооружая доты и дзоты, республиканцы превратили город в неприступную крепость, о чем «пятиколонники» тут же сообщили каудильо. Понимая, что во время штурма будут огромные жертвы, Франко приказал нанести по городу такой бомбовый удар, чтобы все содрогнулись, а от дотов и дзотов не осталось бы следа.

И вот ранним утром, когда должно было взойти солнце, оно так и не взошло. Вернее, оно взошло, но его не было видно из-за нескольких сот самолетов, которые закрыли мадридское небо. Встретить их было некому: всех русских летчиков к этому времени отозвали в Москву, а их испанские ученики были заняты эвакуацией высокопоставленных чиновников, всевозможных ценностей и архивов. Так что воздушная армада, появившаяся над Мадридом, чувствовала себя в полной безопасности и цели выбирала по своему вкусу.

К тому же немецкие летчики решили испытать новые бомбы, которые, по замыслу их создателей, должны были наводить ужас на население и оказывать на людей парализующее действие. Для этого к корпусу каждой бомбы было приделано что-то вроде свистка, который во время полета издавал душераздирающий вой. Когда этих бомб летело несколько сотен, этот вой превращался в такое зловещее завывание, что лопались барабанные перепонки, а люди переставали что-либо соображать, и, вместо того чтобы бежать в укрытие, превращались в безвольных кукол, которые, сидя на тротуаре, ждали неизбежного конца.

И вот первая волна немецких стервятников, сделав боевой разворот, пошла в атаку. Распахнув свои набитые смертью утробы, они быстро опростались, дав возможность спикировать второй волне, а потом третьей и четвертой. Десятки тысяч тонн смертоносного металла обрушились на головы мадридцев! Поднялось такое облако пыли и заполыхали такие пожары, что цели стали трудноразличимы, поэтому летчики сделали маленькую паузу и, дав осесть пыли, снова набросились на беззащитный город.

Теперь, когда стали хорошо видны шпили церквей, крыши музеев, просторные площади центра города и тесно застроенные окраины, каждый пилот «юнкерса» выбирал цель по душе и не оставлял ее в покое, пока не превращал в кучу кирпича и щебня. О том, что под этими кирпичами могли быть люди, летчик не задумывался: он уничтожал цель, а то, что этой целью был дом, в котором жили люди, его не интересовало.

Одной из главных целей пилотов «Кондора» было здание, в котором располагался центральный комитет компартии Испании. Бомбы сыпались на него самые разные – и маленькие «зажигалки», и многотонные фугасы, поэтому очень быстро здание стало не только испепеляющим пожарищем, но и огромной развалиной, из-под камней и плит которой доносились стоны пока еще живых людей.

И надо же так случиться, что именно в этот день и час туда занесло Василия Зуева. По большому счету, никаких дел в ЦК у него не было, но, вернувшись из Андорры, куда он благополучно доставил Марию с сыном, Василий сильно загрустил, а ноги сами собой несли его в дом, где в одном из кабинетов сидела Тереза Лопес.

«Вот ведь наваждение, – корил сам себя Зуев. – Ведь знаю же, что нельзя, что никаких перспектив у меня нет, к тому же невеста друга – это святое, а вот поди ж ты, под сердцем сосет и в душе скребет. Увидеть ее, просто увидеть – и то счастье! А уж если и слово сказать… Дурак ты, Васька, – ругал он сам себя, – ну что ты маешься, выкинь ее из сердца – и вся недолга! Пробовал, – вздохнул он, – и не раз. Так приросла, что выкинуть не получается».

Вот так, страдая, любя и понося себя последними словами, Василий робко постучал в кабинет Терезы.

– Войдите, – непривычно глухо прозвучал голос Терезы. – Только быстрее, а то мне некогда.

– Что это с ней? – встревоженно подумал Зуев. – Уж не заболела ли?