– Черта лысого, этому плешивому карлику! – рубанул он любимой тростью по ближайшему цветку. – Пиши указ президента свободному народу Андорры, – приказал он. – «Я, Борис Первый, король и президент суверенной Андорры, повелеваю пропустить на территорию нашей страны оказавшихся в безвыходном положении испанцев. Больше того, я приказываю оказывать им всяческую помощь, в том числе продуктами, лекарствами и транспортными средствами.

Тем испанцам, которые захотят уйти во Францию, никаких препятствий не чинить, а тем, кто захочет остаться в Андорре, помочь в обустройстве.

Единственное условие: при пересечении нашей границы республиканские части должны сложить оружие и следовать по территории нейтральной Андорры без винтовок, пушек и пулеметов».

– Сильно, очень сильно! – воскликнул Маркин, поставив последнюю точку. – Этот указ войдет в историю. Вот только, – помявшись, продолжал он, – как отреагирует на него Франко?

– Плевать я хотел на этого маньяка! – снова взмахнул тростью Борис. – Напасть на Андорру ему не позволит Лига Наций. А кричать и угрожать крошка каудильо может сколько угодно, пока, даст Бог, не изойдет пеной.

Так оно и случилось. Узнав об указе Скосырева, Франко пришел в такое бешенство, что президента обещал повесить, а Андорру стереть с лица Земли. Но тут подала голос Франция, которой вовсе не улыбалось иметь такого агрессивного соседа: несколько дивизий были переброшены на юг, а франко-андоррскую границу открыли настежь.

Франко тут же притих, но злобу на Скосырева затаил и при случае обещал отомстить.

А благодарные испанцы, которых Борис спас от неминуемой гибели, еще долго благословляли его в своих молитвах: ведь очень многие республиканцы перебрались во Францию, а потом разъехались по всему свету. Но немалая часть басков ушла в горы и еще много лет вела партизанскую борьбу, не давая ни минуты покоя фашистскому режиму Франко.

Некоторое время Франко было не до Андорры. Во время одной из встреч Гитлер сказал, что в соответствии с планом «Вайс» он готовит удар по Польше, а так как ее наверняка поддержат Париж и Лондон, то придется показать немецкий кулак французам и англичанам. В этой ситуации было бы неплохо, если бы Франко поддержал планы Германии и вторгся во Францию с юга.

Отказать Гитлеру, у которого он был в большом долгу, Франко не мог, но и воевать не очень-то хотелось: одно дело – сражаться с кое-как сколоченными республиканскими частями, и совсем другое – с регулярной французской армией. Поэтому, не говоря ни «да», ни «нет», Франко затягивал переговоры, как мог юлил и неоднократно переносил дату принятия окончательного решения. В конце концов, решив, что обойдется и без испанцев, Гитлер махнул на него рукой и занялся форсированной подготовкой плана «Вайс».

А в Пиренеях воцарилась тишина. На границах Андорры больше не стреляли, и как-то сразу потухший президент Скосырев оживлялся лишь тогда, когда получал московские газеты, в которых нет-нет да мелькали имена его русских друзей. И хотя Григория Штерна и Павла Рычагова он знал лишь по рассказам Кольцова, все равно очень обрадовался, прочитав в «Правде» об их победах на Дальнем Востоке.

Как оказалось, все началось с вторжения японцев в Маньчжурию и создания марионеточного государства Маньчжоу-Го, территорию которого они рассматривали как плацдарм для нападения на Советский Союз. Их планы были более чем дерзкими: сначала захватить Приморье и Северный Сахалин, а потом в районе Байкала перерезать Транссибирскую железную дорогу и оккупировать Восточную Сибирь.

Не откладывая дела в долгий ящик, японцы, с чисто азиатским коварством начали формировать мировое общественное мнение, раструбив во всех газетах, что земли в районе озера Хасан всегда принадлежали Маньчжурии, а сопки (по-военному – высоты) Безымянная и Заозерная – святыни маньчжуров, которым они издревле поклонялись и на которых молились. Дошло до того, что японский посол явился в Наркомат иностранных дел и от имени своего правительства предъявил требование снять с этих высот погранпосты и вывести всех военных из района озера Хасан, так как и озеро, и высоты принадлежат независимому государству Маньчжоу-Го.

Когда послу показали Хучунский протокол, подписанный еще в 1886 году, где было сказано, что эти земли принадлежат России, тот не обратил на это никакого внимания и заявил, что его правительство оставляет за собой право принять адекватные меры. На дипломатическом языке это означало, что Япония не остановится перед применением силы.

Так оно и случилось… Подтянув несколько дивизий и военных кораблей, японцы ринулись на Безымянную, которую защищал наряд, состоявший всего из одиннадцати пограничников. В первом же бою почти все они погибли, но высоту удержали. Во втором, когда Безымянную и Заозерную штурмовало несколько полков, высоты пришлось сдать.

Тогда-то и подключили к делу только что отозванных из Испании Григория Штерна и Павла Рычагова. От них требовали решительной атакой высоты немедленно отбить. Но они, ссылаясь на опыт авантюрных штурмов под Севильей, Гранадой и Теруэлем, заявили, что такая атака приведет к большим потерям. Ничего страшного не случится, если высоты будут отбиты не немедленно, а неделей позже. Тем временем в район Хасана можно перебросить необходимые для штурма силы, включая самолеты, танки, боевые корабли и даже подводные лодки.

В Кремле с их планом согласились… И вот, 6 августа, как только развеялся туман, Рычагов поднял в небо 250 самолетов. Бомбовый удар по высотам был страшный! Потом в дело вступила артиллерия, за ней около трехсот танков и несколько полков пехоты.

Казалось, что такие силы японцев просто-напросто сомнут. Но не тут-то было! Трое суток продолжались ожесточенные бои, и прекратились они лишь тогда, когда защищать высоты было некому. 11 августа Япония запросила мира и от претензий на Безымянную и Заозерную, а заодно и озеро Хасан отказалась.

Москва ликовала! Москва праздновала победу и чествовала победителей. Не были забыты и Штерн с Рычаговым: за успешное руководство боевыми операциями они были награждены орденами Красного Знамени. Но главное не ордена, главное – они были приняты, если так можно выразиться, в высшую лигу советских военачальников: Штерну было присвоено звание генерал-полковника и доверен ответственнейший пост начальника Противовоздушной обороны страны, а Рычагов, которому не было и тридцати, получил звание генерал-лейтенанта и должность начальника ВВС Красной Армии. Оба были избраны депутатами Верховного Совета СССР, оба стали Героями Советского Союза и оба… расстреляны как заговорщики, террористы, шпионы и враги народа.

О вынесенном им смертном приговоре Борис узнал значительно позже, когда и сам был в весьма затруднительном положении. А пока что он с удовольствием читал отчеты о новой победе русских над японцами, на этот раз в районе монгольской реки Халхин-Гол. Григорий Штерн и Павел Рычагов отличились и в этих боях, а Яков Смушкевич, которого в Испании знали как генерала Дугласа, стал дважды Героем Советского Союза.

Единственное, что смущало Скосырева, так это авторство газетных репортажей: ни под одним из них не было подписи Михаила Кольцова.