Переворот, свергший господство жреческого класса и поднявший низший класс до уровня древних родоначальников, ознаменовал начало нового периода в истории городов. Произошла своего рода перестройка общества. Причем не только власть перешла от одного класса к другому. Произошел отказ от древних принципов и принятие новых правил, которым предстояло управлять человеческим обществом. Правда, город сохранил внешний вид предшествующего периода. Остался республиканский строй; почти везде магистраты сохранили свое древнее название. В Афинах по-прежнему были архонты, в Риме – консулы. Ничего не изменилось в церемониях общественной религии; трапезы в пританее, жертвоприношения перед началом собраний, ауспиции и молитвы – все это осталось неизменным. Нет ничего необычного в том, что, отказавшись от старых институтов, человек захотел сохранить внешнюю форму.

В действительности изменилось все. Институты, законы, верования, нравы отличались от тех, что были в предшествующем периоде. Древний строй исчез, увлекая за собой строгие правила; с установлением нового строя изменилась и жизнь людей.

На протяжении долгих веков существовал единственный принцип управления – религиозный; всем управляла религия. Следовало найти другой принцип, который, подобно прежнему, мог управлять обществом и по возможности предохранять его от колебаний и столкновений. Принципом, на котором впредь основывалось управление городом, стала общественная польза, общественные интересы.

Остановимся подробнее на новой идее, зародившейся в людских умах и оставившей след в истории. Раньше в основе общественного строя лежали не интересы общества, а религия. Обязанность общества состояла в четком выполнении обрядов культа; отсюда одни получали право повелевать, а другие обязанность повиноваться. Отсюда же появились правила отправления правосудия и судопроизводства, правила проведения общественных совещаний и правила ведения войны. Города не задавались вопросом, приносят ли пользу созданные ими институты; эти институты создавались, поскольку этого требовала религия. Ни общественная польза, ни удобство не являлись побудительными причинами для их создания, если жреческий класс пытался защитить их, то не во имя общественной пользы, а во имя священной традиции. Но в тот период, о котороммы ведем разговор, священная традиция уже не властвует над умами, а религия не управляет людьми. Единственным руководящим принципом, который был выше личных интересов и заставлял подчиняться, был принцип общественного блага. Теперь на смену древней религии пришло то, что латины называли res publica – общественное дело. Вот что теперь лежит в основе всех институтов и законов, вот на чем основываются все важные постановления и с какой точки зрения оцениваются действия, предпринимаемые гражданской общиной. Теперь при рассмотрении дел в сенате или в народных собраниях, когда обсуждается закон, форма правления, пункт частного права или политический институт, уже никого не интересует, что предписывает религия. Теперь задаются вопросом, что требуют общественные интересы.

Солону приписывают высказывание, которое точно характеризует этот новый строй. Как-то Солона спросили, считает ли он, что обеспечил своему отечеству наилучшее устройство. «Нет, – ответил Солон, – но наиболее подходящее для него». Такая постановка вопроса была чем-то совершенно новым. Древние законы, основанные на правилах культа, объявлялись непогрешимыми и непреложными. Они отражали суровость и непреклонность религии. Ответ Солона означал, что в будущем политический строй будет подчиняться потребностям, нравам и интересам людей. Теперь не стоял вопрос об абсолютной истине (истине в последней инстанции)[182]; впредь законы управления должны были стать гибкими и поддающимися изменению.

Говорят, Солон хотел, чтобы его законы действовали не более ста лет.

Требования общественного блага не так абсолютны, ясны и определенны, как требования религии. Они всегда требуют обсуждения; их сложно сразу осознать. Наиболее простой и верный способ узнать, в чем состоит общественный интерес, – созвать людей и посоветоваться с ними. Считалось, что это самый надежный способ, который использовался практически ежедневно. В предшествующий период совещательные собрания придавали самое важное значение ауспициям; мнение царя, жреца, священного магистрата было всесильным. Голосовали мало, скорее чтобы соблюсти формальность, чем для того, чтобы выяснить мнение каждого. Теперь каждый вопрос ставился на голосование; требовалось узнать мнение всех и каждого, чтобы понять, в чем состоит общественный интерес. Голосование превратилось в рычаг управления. Путем голосования решалось, что полезно и даже что справедливо; какие нужны институты и правила порядка. Общее голосование было выше магистратов и выше законов; оно стало верховной властью города.

Изменился характер правления. Теперь его основная функция заключалась не в совершении религиозных церемоний, а в том, чтобы поддерживать внутренний порядок и внешнее могущество. То, что раньше имело второстепенное значение, вышло на первый план. Политику предпочли религии, и управлять людьми стали сами люди. В результате появились новые государственные институты, или, по крайней мере, изменился характер прежних институтов. Это можно увидеть на примере Афин и Рима. В Афинах в период господства аристократии архонты в основном были жрецами. Столь незначительны были обязанности, связанные с судопроизводством, проведением в жизнь законов и ведением войн, что без ущерба совмещались со жреческими обязанностями. Когда афиняне отказались от древних религиозных способов управления, они не уничтожили должности архонтов, поскольку с пиететом относились ко всему, что было связано с древностью. Оставив архонтов, они ввели новых должностных лиц, обязанности которых больше соответствовали требованиям времени, так называемых стратегов. Слово стратег означает командующего войском, но его обязанности не ограничивались решением чисто военных вопросов. Он обладал полномочиями распоряжаться финансами и вершить суд во вверенном ему войске, а также строить внешние отношения в пределах, необходимых для достижения задач, поставленных перед вверенным ему войском. Можно сказать, что в руках архонтов находилась государственная религия и все связанное с ней, а у стратегов – политическая власть. Архонты сохранили власть в том виде, как ее понимали в древности; стратеги получили власть, вызванную новыми потребностями. Пришло время, когда у архонтов было только подобие власти; вся власть сосредоточилась в руках стратегов. Эти новые магистраты уже не были жрецами, разве что совершали обязательные церемонии в военное время. Управление городом все активнее стремилось отделиться от религии.

Стратегов избирали не только из эвпатридов. Кроме обычной квалификации, которая предъявлялась ко всем афинским магистратам, стратег должен был иметь собственность в Аттике и законных сыновей в возрасте не моложе десяти лет; в отличие от архонтов стратегов не спрашивали, есть ли у них домашний культ и происходят ли они из неоскверненной семьи. Архонты выбирались жеребьевкой, то есть гласом божьим. Иначе обстояло дело со стратегами. Управление становилось все более сложным, и благочестие уже не являлось основным качеством, а поскольку стратегу требовалось обладать такими качествами, как ловкость, рассудительность, храбрость, умение командовать, то выбор с помощью жеребьевки был недостаточен для избрания стратега. Город больше не желал зависеть от так называемого желания богов; он сам хотел выбирать своих вождей. То, что архонт, как жрец, назначался согласно воле богов, было вполне естественно, но стратег, в чьих руках находилось материальное благополучие города, должен был избираться людьми.