Если мы мысленно перенесемся в то время, когда многочисленный класс плебеев вошел в состав города, и сравним законы того времени с древними законами, то сразу заметим серьезные изменения. Первое и самое существенное состоит в том, что законы были обнародованы и понятны всем. Это уже не были таинственные священные песнопения, повторяемые с благоговением из века в век, которые записывались только жрецами и знать которые имели право только члены религиозных семей. Законы покинули священные книги, утратили религиозное таинство; их язык стал понятен каждому.

Но нечто еще более важное обнаруживается в этих законах. По своему характеру и принципам, лежащим в их основе, эти законы отличались от древних законов. Древний закон был религиозным постановлением, он считался откровением, данным богами предкам, божественному основателю, священным царям, магистратам-жрецам. В новом своде законов законодатель уже не говорит от имени богов. Римские децемвиры получили власть от народа, и тот же народ наделил Солона правом создать законы. Теперь законодатель выполнял волю народа, а не являлся представителем религиозных традиций. Впредь закон исходил из интересов народа, и основанием для издания закона служило одобрение большинства.

Отсюда напрашиваются два вывода. Во-первых, закон больше не являлся неизменной и неоспоримой формулой, поскольку, став творением человека, мог подвергаться изменениям. Законы Двенадцати таблиц гласят: «Всякий раз считать правомочной ту волю народа, какую он изъявит последней, а голосование – тоже воля народа»[176].

Из всех сохранившихся до наших дней текстов этих законов приведенный выше отрывок наиболее важен, поскольку лучше всего указывает на характер изменений в законотворчестве. Закон больше не был священным обычаем – mos, он стал обычным текстом – lex, и поскольку был актом волеизъявления народа, то мог по воле народа подвергаться изменениям.

А во-вторых, закон, который прежде был частью религии и, следовательно, наследием священных семей, теперь стал общим достоянием всех граждан. Плебей мог ссылаться на него в суде. Единственное, что римский патриций, более упорный и хитрый, чем афинский эвпатрид, попытался утаить от народа, – это процедура судопроизводства, но даже и это было в скором времени обнародовано.

Итак, изменился характер гражданского права. Теперь оно уже не содержало постановлений предшествующего периода. Пока законами управляла религия, то и отношения между людьми развивались в соответствии с религиозными правилами. Но низший класс ничего не понимал в древних законах, касающихся права на собственность, права наследования, абсолютной власти отца, общего происхождения от одного предка по мужской линии, и хотел покончить с ними раз и навсегда.

Понятно, что такого изменения гражданского права невозможно достигнуть сразу. Если иногда человеку удается сразу изменить политические институты, то законодательство и частное право он может изменять только медленно и постепенно. Это доказывает история как римского, так и афинского права.

Как мы уже говорили, Законы Двенадцати таблиц создавались в период социальных преобразований; их создавали патриции, но по требованию плебеев. Таким образом, это законодательство уже не было древним римским правом, но в то же время не являлось еще и преторским правом. Это был промежуточный вариант.

Этот свод законов сохранил некоторые пункты древнего права. Во-первых, относительно власти отца. Он оставил за отцом право судить сына, осуждать сына на смерть и продавать его. При жизни отца сын не мог достичь совершеннолетия. Во-вторых, относительно права наследования. «Если кто-нибудь, у кого нет подвластных ему лиц, умрет, не оставив распоряжений о наследнике, то пусть его хозяйство возьмет себе (его) ближайший агнат. Если (у умершего) нет агнатов, пусть (оставшееся после него) хозяйство возьмут (его) сородичи».

Что касается когнатов, то есть родственников по женской линии, это законодательство их еще не признает; они не наследуют друг другу, ни мать не наследует детям, ни дети – матери.

В-третьих, относительно эмансипации (выхода из-под родительской опеки) и усыновления. Отделившийся сын не принимает участия в семейном культе и, как следствие, теряет право на наследование. Все, что касается усыновления, осталось без изменений.

Теперь рассмотрим пункты, не совпадающие с древним правом.

Во-первых, признается право возбуждать иск о разделе наследства (actio familiae erciscundae) после смерти отца семейства.

Во-вторых, отец может продать сына, но не более трех раз. Закон гласит: «Если отец трижды продаст сына, то пусть сын будет свободен (от власти) отца». Это первый удар, нанесенный римским законодательством по отцовской власти.

Одно из наиболее существенных изменений относится к праву передачи собственности согласно собственной воле. До этого времени наследником, прямым и очевидным, являлся сын; в отсутствие сына ближайший агнат; в отсутствие агната собственность передавалась в род (отголосок времен, когда род, представлявший собой единое целое, был единственным собственником владения). Законы Двенадцати таблиц отказались от этого устаревшего закона; они рассматривали собственность как принадлежность отдельного человека, а не рода, а потому признавали за человеком право распоряжаться собственностью по своему желанию.

Не следует думать, что в древнем законе ничего не говорилось о завещании. Человек уже в то время мог выбрать наследника, не являвшегося членом его рода, но при условии, что собрание курий утверждало его выбор. Новое законодательство освобождает завещание от этого обременительного правила и придает ему более удобную форму, а именно форму фиктивной (мнимой) продажи. Человек делал вид, что продает свою собственность тому, кого выбрал наследником; в этом случае у него не было необходимости обращаться в народное собрание.

Такая форма завещания была доступна и плебеям. Плебеи, не имевшие ничего общего с куриями, до этого времени были лишены возможности составлять завещание. Теперь, пользуясь процессом фиктивной продажи, они получили возможность распоряжаться своей собственностью. Но самым примечательным в истории римского законодательства этого периода является то, что в результате введения новых процессуальных форм действие законов распространилось на низшие классы. Правила и формальности, предписанные древним законом, по-прежнему применялись только к религиозным семьям, но появились новые правила и формы судопроизводства, применимые к плебеям.

По этой же причине и в силу тех же потребностей были внесены изменения в закон о браке. Совершенно ясно, что плебеи не заключали священный брак; их брачный союз основывался на взаимном согласии сторон (mutuus consensus) и на обоюдном решении соединить жизнь (affectio maritalis). Заключение брака не сопровождалось ни религиозными, ни гражданскими церемониями. В конечном итоге плебейский брак стал наиболее распространенной формой брака и был узаконен, но вначале законы патрицианской общины не признавали его законной силы. Это имело очень важные последствия. Супружескую и отцовскую власть, по мнению патрициев, устанавливала только религиозная церемония, которая приобщала жену к культу мужа, а поскольку плебейский брак обходился без религиозной церемонии, то, значит, плебей не имел этой власти. Закон не признавал его семьи, и для него не существовало частного права. Такое положение вещей по понятным причинам не устраивало плебеев, и выход был найден. Специально для плебеев была придумана процедура, которая преследовала ту же цель, что и священный брак. В этом случае, как в вопросе о завещании, прибегли к фиктивной продаже. Муж покупал жену (coemptio, коэмпция – купля), и с этого момента закон признавал ее частью собственности мужа. Жена была «под рукой мужа»[177] и находилась при нем на положении дочери.