Но мои слезы не для него. Они для прежней меня. Девушки, которая всегда хотела постоять за себя, делать то, что правильно, но чувствовала груз обязательств вокруг себя. Девушки, которая никогда не представляла себе мир, где месть была бы сладкой и оправданной.

— Иди сюда, — тихо говорит он, заглядывая мне за спину и беря мою руку в свою большую, защитную хватку.

Он направляет меня к хозяйственной кладовке в классе и затаскивает внутрь, прежде чем закрыть за собой дверь.

Подальше от глаз. Эроу будет в восторге.

Мои руки дрожат от близости к человеку, которому я должна притворяться, что доверяю все, что у меня есть. Мысли возвращаются к лезвию, пристегнутому к внутренней стороне бедра, но мои ноги плотно смыкаются, уступая его необходимости.

— Не знаю, что ты слышала, но здесь царит хаос, — заявляет он, прислонившись к стене и по-прежнему держа меня за руку. — Я подслушал, как мой отец обсуждал ситуацию с Аластором Эбботом.

Я навострила уши при этом имени.

— Говорят, на охоту вышел безумец. Отлученный от церкви член, которого посадили за жуткое преступление много лет назад. Он сбежал из тюрьмы, недовольный своим разрывом с Христом и желающий расправиться с христианами и верующими. Он имеет самое непосредственное отношение к тому хаосу, в котором пребывает наша община.

Ложь, которой они пичкают общественность. Отвратительно.

— Кто бы он ни был, они также подозревают, что он похитил Джейкоба, — говорит он с заминкой в тоне.

— Как? Как это возможно?

— Дьякон… — нерешительно начинает он, качая головой. — Говорят, он покончил с собой, но я ни на секунду в это не верю. — Выражение его лица становится жестким. — Дьякон был убит. — Он делает быстрый вдох. — Мой отец сказал, что срок полномочий епископа заканчивается, и они хотят, чтобы я занял его место. Особенно сейчас, когда некому руководить нашей паствой на фоне развала нашего института.

Забавно, что я стала главной темой для обсуждения, даже когда на свободе оказался подозреваемый убийца. Меня никогда не рассматривали на должность священнослужителя, даже несмотря на то, что мои академические оценки и достижения превосходили оценки и достижения Сэйнта. У меня вообще не было надежды получить законный титул в этой церкви. Передо мной всегда должен был быть мужчина. В мире, где мужское доминирование является обязательным условием контроля, равенство никогда не предусматривалось.

Как красноречиво сказал Эроу, я давила и давила, пока не зашла слишком далеко. Слава Богу, что он отвел меня в свою хижину. Зная о моем местонахождении, они бы уже без вопросов стерли пятно осуждения.

— Но ты станешь мишенью, Сэйнт, — шепчу я, волнуясь. — Почему они хотят ускорить процесс возведения тебя в сан епископа? Особенно с учетом всего происходящего? Почему они торопят события? Ты еще так молод.

— Я уже стал мишенью, — с сожалением заявляет он. — Мой джип, помнишь? Он не только подвергся вандализму в тот день с тобой, но и теперь украден, его увезли прямо со школьной парковки. Его видели выезжающим из церкви как раз перед тем, как нашли дьякона. Он хотел подставить меня, если предположение о самоубийстве не подтвердится.

У меня практически сводит грудь, а ладони блестят от пота при воспоминании о джипе. Воспоминания о том дне в исповедальне. К счастью, отсутствие камер в этом городе не могло далеко отследить джип. Зная Эроу, все записи уже стерты.

— Я нужен, — продолжает Сэйнт. — Пришло время сделать шаг вперед, как всегда надеялся мой отец.

Нужен. Чтобы сохранить имя Вествудов в командной цепочке, используя их влияние для продолжения тошнотворного цикла власти и контроля над этим городом. Я сдерживаю выражение, которое с удовольствием бы использовала, и надеваю маску беспокойства.

— Я боюсь за тебя. — Я сжимаю его руку в своей, и в уголках моих глаз появляются морщинки. — Я боюсь за себя.

— Шшш, теперь все в порядке. — Он снова притягивает меня к себе, крепко обхватывая руками. — Ты в безопасности, Брайони. Я так счастлив, что ты вернулась. Мне было плохо, я думал, где ты. Я скучал по тебе.

Более слабая женщина поверила бы его лжи.

Мои руки сжимают его крепкую спину под рубашкой, пальцы прижимаются к нему так, что это кричит о необходимости. Я слышу, как он снова сглатывает, и его рука, лежащая у основания моей поясницы, медленно поднимается вверх, крепко прижимая меня к себе.

— О, Сэйнт, — восклицаю я, сжимая его рубашку в своих крепких кулаках. — Я не хочу оставаться сегодня одна. Мой дом кажется таким большим и пустым, и я боюсь, что стану мишенью.

— А как насчет Барета? — он говорит о моем брате, как будто у меня действительно есть брат. — Может ли он прийти…

— Он не отвечает на звонки, — вру я. Я понятия не имею, где он был и пытался ли вообще со мной связаться. Отсутствие телефона не помогает. — Я не могу ни с кем связаться. Ни с ним. Ни с моими родителями. Я совсем одна. — Моя нижняя губа дрожит от страха, а руки трясутся перед ним.

Я подношу их к середине груди Сэйнта, где прикасаюсь к пуговицам его строгой униформы, в то время как передняя часть его бедер соприкасается с моими в тесном пространстве хозяйственной кладовой.

— Пожалуйста, — шепчу я, доводя свой тон до мучительного совершенства. — Даже то, что я пришла сюда сегодня, было риском, который я должна была принять. Мне нужно было увидеть тебя. Мне нужен… ты.

Его адамово яблоко подрагивает, когда его лоб касается моего. Я смотрю на его горло, вдыхая его одеколон, а его глаза следят за моими приоткрытыми губами. Сексуальное напряжение нарастает, и хотя он не зажигает каждый атом в моем существе, как его старший брат, я все равно испытываю влечение к его физической красоте. Он очень красивый мужчина, а я — животное в своей основе.

— Я буду там, — шепчет он, обдавая мои губы мятным дыханием. — Я останусь с тобой. Я приду сразу после занятий, хорошо?

Наши глаза на мгновение встречаются, и я чувствую тоску и эмоции в его взгляде. Осознание того, что мы проведем ночь вместе в доме, в полном одиночестве, вызывает в его голове какофонию сценариев. Надеюсь, ни один из них не будет хорошим.

Он наклоняет подбородок, взгляд снова фокусируется на моих губах. Внутри него бушует борьба добра и зла, а сексуальное напряжение между нами становится почти невыносимым. Это все, что мне нужно, чтобы понять, что этот план неизбежно сработает.

Сэйнт облизывает губы, раздвигая их, наклоняясь вперед, но как только они пересекаются