Любую связь с Гасаном. Я подумал, что он мог подарить ей какое-нибудь фото. Или записку, или подарок.

– Плюшевого зайчика? – недобро усмехнулся Заур.

– Нет, но он же, например, умеет пользоваться ножом. Он мог сделать… Сука! Сделал же!

– Что сделал?

– Я видел на полках Карины вырезанные из дерева игрушки! Их было слишком много, штук десять, либо она коллекционировала, либо кто-то их дарил. Я уверен, что это его подарки.

– И ты думаешь, что они встречались, а Хабиб что-то узнал? Они, типа, из «Титаника»? Богатая и бедный?

– Не знаю, может быть, – развел я руками.

Об украденном из комнаты Кумсият дневнике я решил умолчать. Заур раздосадованно пошел с удвоенной скоростью.

– Все, не надо мне этого!

– Еще кое-что! – крикнул я ему вслед.

– Оставь себе!

– Да стойте! – Я побежал за ним. – Он сказал…

– Нет, блядь! – крикнул Заур, развернувшись и ткнув в меня указательным пальцем. – Не надо! Не рассказывай! На хуй! Знать не хочу! Если он не признался, что своими руками изрубил их, я не хочу знать, что он там сказал!

Я не осмелился вытереть с лица капельки Зауровой слюны, так как он еще несколько секунд сверлил меня волчьим взглядом, а когда он более-менее пришел в себя, я сказал:

– Я попросил его помочь, а он сказал: «Дуцаго валахе».

– Стоп, блядь! – рявкнул он еще раз.

– Да он же заговорил со мной!

– Да мне похуй! – опять крикнул он и толкнул меня.

Я улетел с дороги, ударился копчиком о торчавший из земли валун и приземлился задом в высокую траву. Находись я с другой стороны, он вполне мог бы сбросить меня с обрыва, и, судя по его злому и одновременно удивленному лицу, он сам это понял. От поразившей меня адской боли я скорчился. С полминуты мы оба приходили в себя. Он успокаивался, а я тер поясницу в ожидании, пока пройдет боль. Видя, что я собираюсь сделать заход на второй круг, он остановил меня, направив на меня палец.

– Стоп. Слушай меня, я же сказал – все. С меня хватит, не надо мне больше трупов. Ты знаешь, через что я прошел вначале с Ахмадом, а потом с его сыном? Он же пришел ко мне, сука, совсем зеленым. Ничего не умел. Сынуля, которому все доставалось легко из-за пахана-полковника. Всё! Все в отделе знали, что этот пацан вырос на шее Ахмада! С золотой ложкой в жопе! А потом Ахмад пришел ко мне и сказал, чтобы я взял его, показал ему, как все работает, сделал из него мужика. И я сделал! – попытался крикнуть Заур, но из-за кома в горле получилось что-то не вполне внятное. Я не видел его лица, так как стемнело, но понимал, что оно выражало боль от потери кого-то дорогого. – Я пытался… Сука, почему не ушел? – Заур сел на траву напротив меня. – Я же сказал, уходи! Пахан его мог перевести в любое место… в любое. Хоть в Москву. Но он остался. И теперь этот псих его достал. Обоих достал. И ты у него в списке. Всё. Всё, Арсен. Никаких расследований. Я еду в город. В цивилизацию, на хуй. Хочешь искать – иди и ищи. Ищи сам!

Заур ушел вперед, а я безвольно смотрел, как его силуэт медленно исчезает из виду.

Через полчаса я уже был в своем номере. Ко мне заглянул полицейский, удостоверился, что я действую согласно их рекомендациям (то есть сижу в номере и не создаю проблем), чего нельзя было сказать о Зауре. Меня пощадили: он сообщил, что махачкалинский следователь, точнее целая команда, уже подъезжает к селу, но не будет сегодня меня донимать. Все тяжелые разговоры перенесли на утро, так как основные показания я дал на месте. Еще полицейский сказал, что мне ничто не угрожает. Что въезд в село закрыт и до утра он ко мне приставлен.

Я принял душ и собирался в кои-то веки уснуть вовремя, но заметил под кроватью коробку, которую мне оставил Заур. В ней лежали документы, карандаши, какие-то бумажки с зарисовками и недоделанная деревянная игрушка, точно такая же, как на полках у Карины. Удивленный этой находкой, я не смог сдержаться и позвонил Зауру.

– Да? – грубо спросил он.

– Заур, ты оставил у меня коробку…

– Блядь, забыл, – перебил он. – Хотел после всех переговоров посмотреть вместе с тобой.

– Тут документы тюремные, какие-то рисунки…

– Да. Это вещи Гасана. Из камеры. Их должны были отправить отцу, но я перехватил. Сам еще не успел ничего посмотреть.

– Тут вырезанная игрушка, конь. Я говорил вам, что видел такое в комнате Карины.

– Не начинай. Я же сказал, всё. Делай, как сказал старик. «Дуцаго балахе», – повторил он слова Муртуза.

– Он сказал не так. Он сказал «Дуцаго валахе».

– «Валахе»?

– Да.

– Ты уверен?

– Да. Я слышал четко.

– «Балахе» значит «смотри». А он тебе сказал «валахе». Это не то же самое.

– А что это значит? – спросил я.

– «Дуцаго валахе». Через В – значит, сам ищи кого-то. Человека, мужского пола, – разъяснил мне Заур тонкости аварского языка.

Я в это время продолжал рассматривать картинки. Гасан в тюрьме рисовал дома, деревья, нарисовал девушку, скорее всего Карину, и все его рисунки были какие-то такие, будто рисовал чертежник. Были видны множественные линии, которые он потом не очень умело стирал, оставляя только объект.

– Вы хотите сказать, что старик Муртуз предложил мне самому искать кого-то? Может, он имел в виду Ахмада или Салима? Они же на тот момент потерялись.

– Нет, нет… Он сказал тебе искать его. Убийцу. Потому что этот ебанутый старик знает, кто их убил, но не говорит, – произнес Заур свою обвинительную речь. Звучала она очень злобно. – Он знает, как он выглядит, и знает, как его зовут. Вот что это значит, – завершил он, а я в этот момент уже любовался следующим рисунком.

Это был нож. Тот самый охотничий нож, в реальном масштабе, со всеми узорами на рукоятке, с каждой зазубриной на тупой стороне. Гасан знал, что рисует. Он видел этот нож,