Он все еще сидел со своим особым заимствованным карандашом, щелкал, чтобы появился новый графит, хотел писать дальше, и вдруг весь мир словно стал растворяться. В голове загудело, а блокнот на коленях оказался слишком далеко, за мили от них, и его уже поедали нити тьмы. А потом вдруг все исчезло одним махом.

Он очнулся, наполовину вывалившись с кровати, блокнот валялся на полу. Охранник все еще сидел на стуле за дверью, спал. Не проснулся. Почему? Как он мог не проснуться? Человек не знал, сколько пролежал на полу. Достаточно, чтобы повязка на левой стороне головы промокла, а крови накапало на целую лужицу.

Он умудрился поднять блокнот. И карандаш, хотя от того, как он за ними потянулся, глаза на миг застила клякса тьмы. В руку перетекло онемение. Человек смог спрятать блокнот под простыню и заползти в койку, улегся почти горизонтально и запачкал головой подушку. Потом потянулся к кнопке вызова, но сперва пальцы нашли кнопку выпуска морфина.

И он ее нажал. Соображал плохо. Голову как будто обволокла вата. Он знал, что должен нажать кнопку вызова, что у него кровь, но так и не смог ее найти. А потом подумал – ладно, он просто закроет глаза на минутку, просто передохнет.

Последнее, чего ему хотелось, – это истечь кровью насмерть в этой койке. Последнее, чего ему хотелось, – чтобы кровь медленно скопилась у мозга, пока он не умрет.

Казалось, он тонет. А может, задыхается. Глаза все еще были закрыты, но он начал просыпаться, слабый, но все-таки живой. Открыл глаза и обнаружил, что ему что-то положили на лицо. Нет, прижали, душат. Он попытался крикнуть, но смог лишь глухо промычать, звук даже на человеческий не походил. Не мог вздохнуть. Кровь в ушах стучала все медленнее и медленнее. Он уже почти ничего не чувствовал, а кровь была в горле. Какое-то время он мог только дышать. А потом не мог и дышать.

Наверное, прошло немало часов, прежде чем он очнулся и увидел лицо врача.

– Что случилось? – спросил человек.

– Вы пытались умереть.

– Где полиция? Где адвокат?

Врач странно на него посмотрел:

– Полиция там, где и должна быть. И какого адвоката вы имеете в виду?

Но это же неправда. У него есть адвокат, адвокат приходил и посещал его.

– Нет, – объяснил врач, – к вам никто не приходил с самого вашего появления.

Но, но, но, сказал он, может, они приходили, а вы их не видели. Да, наверняка так и было, да.

Врач покачал головой:

– Нет, – сказал он. – У нас очень строгий регламент. Никто не может прийти или уйти без нашего ведома.

И снова человек понял, что должен помалкивать, что сказал слишком много.

– Следите за языком, – упрекнул его адвокат, который вдруг появился рядом с…

Погодите, может, эта реплика из того же разговора, а может, уже из другого. Все перепуталось со всем, а он так слаб, что не может восстановить в голове порядок. Откуда ему знать, где начинается одно и кончается другое?

Врач не обратил на адвоката никакого внимания. А значит, наверное, адвоката вообще нет. Но раз я рассказываю эту историю, то оставлю его. В смысле, он. Раз он рассказывает историю, то оставит его. Раз уж это адвокат, значит, пусть он там будет.

Врач не обратил на адвоката никакого внимания. Он уставился на человека.

– Где мои родители? – спросил тот.

Врач удивленно посмотрел на него, начал листать карту:

– Я думал, ваши родители умерли.

– Я ему так и говорил, – ответил человек, кивая на адвоката.

– Не слушайте его, – сказал адвокат, но человек не понял, к кому он обращается – к нему или врачу.

Врач в любом случае как будто его не слышал и спросил:

– Кому – ему?

– Ваши родители устали, – сказал адвокат. – Я обещал им, что пробуду с вами столько, сколько позволят в больнице. Они придут, когда им станет лучше.

– Как им станет лучше, если они умерли?

Но погодите, как это он так запутался? Это же был не адвокат, а медсестра, и она не рассказывала о родителях, а просила следить глазами за пальцем.

– Хорошо, – говорила она. – Хорошо. Хорошо.

Врач отошел в сторону, черкал на планшете – хотя бы врач еще здесь. Человек пригляделся к медсестре, хотел убедиться, что это не замаскированный адвокат, но если это и была маскировка, то такая хорошая, что он ничего не разглядел.

Губ коснулась жидкость, и показалось, будто у него загорелся язык. Потом он полуспал-полубодрствовал, смотрел на процессию людей, у которых словно обескровили тела. Знал, что видит батальон мертвых, длинную череду призраков. Они кивали на него отсутствующими подбородками. Манили и широко раскрывали объятья.

Врач стоял рядом, в блестящем белом халате. Еще медсестра – то ли та же, то ли другая.

– Как мы себя чувствуем? – спросил врач. – Давайте-ка посмотрим на голову.

«Какую голову?» – не мог не спросить себя человек, и все ждал, что врач достанет какую-нибудь голову, но врач только дотронулся до него. По нему прокатилась волна боли, и он понял, что голова, о которой идет речь, – его собственная.

Наконец врач перестал в нее тыкать:

– Могло быть и хуже.

Начал снимать с нее повязку. Та промокла от крови. Медсестра собирала бинты в эмалевое судно. Когда она их шлепала на дно, они влажно чавкали.

Врач рассматривал открытую рану, нахмурив лоб.

Потом они снова перевязали человеку голову, а врач начал писать в планшете.

– Что случилось? – наконец сумел спросить пациент.

– Хм-м-м? Проблемы, кровь скапливается. И мозг распухает. Пришлось прорезать отверстие и провести шунтирование, чтобы снять давление. Через несколько дней вы будете в порядке, – он улыбнулся. – Потом мы установим пластину.

– Пластину?

Врач кивнул:

– Конечно. Волноваться не о чем. Мы пересадим туда кожу. Никто про нее и не узнает, – он повернулся к медсестре. – Пусть пока набирается сил, – сказал он. Потом что-то ввел человеку.

«Но я же про нее узнаю, – думал он, отключаясь. – И врачи узнают, и медсестра. И все, кто прочитает этот блокнот. Как это – никто?»

V

Снова утро, в окно струился бледный свет, в воздухе кружились пылинки. По палате ходила медсестра и улыбалась. Она сменила утку, а потом с помощью санитара переместила мужчину с одной койки на другую, чистую. Было немного больно, немного раздражало, но не смертельно. Он расслабился только тогда, когда они поставили тормоза на новой койке и укатили старую.

Уже темнело, когда его разбудили голоса в коридоре. Сперва тихие, потом все громче. Скоро занавеска открылась, и вошел адвокат.