Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет! Нет! – воскликнул адвокат. – Никаких «он»! Называйте себя «я»!
– Да. Простите.
– Да что с вами такое?
– Я не знаю ваших правил, – сказал человек. Но что-то в голове мгновенно перевело фразу: «Он не знает ваших правил».
Адвокат хочет что-то сказать, как вдруг из коридора доносится шум. Адвокат качает головой. Отдает блокнот. Прижимает палец к губам и медленно пятится из палаты, оставляя человека одного.
Мне надо подумать о том, что произошло на самом деле. Мне надо вспомнить, а не выдумывать его прошлое. Мое прошлое. Мне…
Нет, «я» – как-то неправильно. Я так не могу. Он.
Ему надо попытаться вспомнить, а не выдумывать прошлое. Но это трудно, особенно когда он один.
Уже пора бы, думает он, проявиться голосам в голове, возникнуть лицам и полулицам. Уже пора бы посмотреть на себя, бледного и блеклого, как во сне, и либо увидеть, что он сделал, либо увидеть какую-то ложную версию того, что он сделал, предложенную тем дьяволом или богом, который обрек его на такие страдания.
Но ничего не приходит. Ничего.
– Кто знает? – говорил в коридоре врач. – Травмы головы непредсказуемы.
Человек не слышал того, к кому врач обращается.
– Я бы не рекомендовал, – продолжил врач, – Я бы мог вас остановить, но не стану.
Миг спустя вошел кто-то похожий на полицейского. Положил на тумбочку диктофон и включил его.
– Начнем допрос? – спросил он.
– Допрос? – повторил человек.
– Назовите ваше полное имя.
Человек попытался что-то сказать, но губы не шевелились.
– Для записи: у субъекта нет имени, – сказал полицейский.
Но нет, настаивал человек, дело не в том, что у него нет имени, просто ему трудно его вспомнить.
Офицер улыбнулся, не обращая внимания на реакцию человека в кровати, и спросил:
– Вы бы хотели записать чистосердечное признание?
– Признание в чем?
– Вас видели два свидетеля. Мужчина и женщина.
– Разве со мной не должен быть адвокат? – спросил человек.
– Ваш адвокат? Чем он вам поможет?
– Просто подумал…
– Вы же не думаете, что у обоих свидетелей – людей, заслуживающих доверия, – есть причина лгать?
– Я не знаю. Может, они ошиблись.
– Мы просто разговариваем, – сказал полицейский. – Неформальная беседа. Мы все здесь друзья. Да?
– Как скажете.
– Я так и говорю. Они видели, что произошло. Они спрятались под столом, но вы все равно их нашли. К счастью для них, вы нашли их после остальных.
– Я ничего из этого не помню. Это все не похоже на меня.
Полицейский слегка прищурился:
– Они утверждают, что вы заставили их вылезти. Вы посмотрели на свой пистолет и рассмеялись. «Осталась только одна пуля, – сказали вы. – Как же выбрать?» Ничего не напоминает?
– Нет. Значит, все-таки пистолет?
– «Эники-беники»… все еще ничего?
– Нет.
– В итоге вы выбрали мужчину. Прицелились в него, и он думал, что его песенка спета. Люди вашего поколения еще так говорят – «песенка спета»?
– Я не знаю.
– Каково это? Когда в вас целятся из пистолета? Можете себе представить?
Человек ничего не сказал.
– Оказывается, можете, – сказал полицейский. – Потому что в следующий момент вы навели пистолет себе на голову и спустили курок.
Он смотрел на человека в кровати, следил за выражением его лица. Тот старался выглядеть расслабленным и неподвижным, но в голове все шумело.
– Офицер, я бы хотел поговорить со своим адвокатом.
– Офицер? – сказал офицер и рассмеялся. – Вы за кого меня принимаете?
– За полицейского.
– За полицейского? – повторил незнакомец и снова рассмеялся. Он так смеялся, что его нижняя челюсть исчезла, оставив только верхнюю половину лица. – Ох, – сказал он глухо, – вы меня убиваете.
После чего человек потерял сознание.
IV
Врач посветил ему в глаза маленьким фонариком, спросил:
– Как вы себя чувствуете? Набираетесь сил?
– Мне мешают посторонние, – сказал человек. – Ко мне постоянно приходят.
– О? Посторонние? Кто, санитары? Я с ними поговорю.
– Все. Полиция. Мой адвокат. Все.
– Полиция? А зачем вам адвокат?
– Из-за того, что я якобы сделал, – сказал человек.
Он понял, что совершил ошибку, когда врач перестал светить фонариком в глаза, пристально на него посмотрел и спросил:
– А что вы якобы сделали?
Его голос, заметил человек, изменился. До этого он был неформальным, обыденным. Теперь – небрежным, но нарочито небрежным, словно врач пытался не спугнуть человека, пока подкрадывался ближе.
Сперва человек ничего не говорил. Потом сказал:
– Вы же врач, да?
Врач кивнул:
– Технически да.
«Технически»?
– А я в больнице, – сказал человек.
– Да, – врач еле заметно нахмурился. – Можно сказать и так.
– И я болен.
Врач улыбнулся:
– Думаю, нет никаких сомнений, что вы больны.
– Все еще ничего не помните? – спросил адвокат.
– Врач сказал мне набираться сил, – ответил человек. – Мне нельзя ни с кем говорить. Я даже не знаю, как вы сюда попали.
Адвокат отмахнулся от этих слов:
– Завтра мы со всем покончим. Применим все возможности.
– Пожалуйста, оставьте меня в покое. Пожалуйста, уходите.
– Вы продолжайте в том же духе. Сами увидите, к чему вас это приведет.
Голова начала болеть. Когда он поднял руку к повязке, пальцы оказались в крови. Нужно было вызвать врача, но сперва хотелось записать кое-что еще, путь даже пальцы дрожали, а на страницу капала кровь. Он боялся умереть, но больше боялся забыть.
Сразу перед кровотечением ему приснился сон. Ему снилось, что он все еще бодрствует, сгорбился в кровати. Он видел, как люди пытались выбраться из здания, бросали в окна стулья, потом прыгали сами, как трезвонила сигнализация. Все было не так. Как будто он смотрел плохой телесериал. Видел скачущие черно-белые картинки с бегающими людьми и сам был среди них. Во сне он паниковал.
Почему голова так сильно болит? Кто это с ним сделал? Неужели кто-то занял его место на несколько дней и потом удалился, а ему достались все обвинения? Он сошел с ума? Или сам мир стал расползаться по швам?